– Как странно. Я снова здесь, на этой крошечной кухне. Снова пью ваш изумительный кофе. Здесь, в замке, мои дети. И будто ничего не изменилось. А на самом деле, изменилось всё.

Генриор ничего не ответил. Ему тоже казалось, будто перед ним сидит прежняя Эмилия ­– нетерпеливая, откровенная, немного вздорная, но простая, честная и добрая.

С первых дней он относился к Эмилии не как владелице замка, супруге работодателя, а как к младшей сестре, взбалмошной, но ранимой. Как забыть, какой он впервые увидел ее – бледную, хрупкую, с кудрявыми встрепанными волосами, с красными глазами. В ее тонких руках вертелась и кричала во все горло маленькая Милена. Эмилия забрала малышку у няньки, которая никак не могла ее успокоить, но и сама не сумела утихомирить голосистую кроху. Генриор тогда не выдержал: шагнул к молодой матери, очень вежливо спросил: «Вы позволите?» Та, отчаявшись, кивнула. Генриор взял Милену, прижал к груди, забормотал что-то невнятное, монотонное, успокаивающее… И та затихла, заулыбалась, заснула.

А потом перед глазами Генриора пронеслась другая картина – как Эмилия, не юная девочка уже, а многодетная мать, рыдала здесь, на тесной кухоньке, прикрывая лицо распущенными вьющимися волосами, точно плотным платком. Он чувствовал неловкость, не знал, как ее успокоить, и просто по-дружески держал за руку, а она повторяла что-то обрывистое, но Генриору понятное: «Он меня не любит! Он верит только матери! Она внушила ему! А это неправда, неправда, неправда!»

«Да не обращайте вы внимания, пусть старая графиня говорит всё, что пожелает, она уже выжила из ума! – выпалил с досадой Генриор; он тогда единственный раз позволил себе недобро отозваться о матери графа. – Все знают, что вы порядочная женщина и верная жена». «А он уверен, что я лгала ему все эти годы!»

Генриор понимал, о чем идет речь. Старой графине взбрело в голову, что Берри, который родился через полтора года после Андреаса, – не сын графа Мишеля. Она считала, что беспокойный лопоухий мальчик, ничем не напоминающий белокурого ангелочка Андреаса, родился от кого угодно, только не от хозяина Розетты. Ведь совсем не похож! Уверения Эмилии, что и у нее, и у Милены русые вьющиеся волосы, а похож мальчик на деда, ни к чему не привели.

Потом, вроде бы, все утряслось и разговоры поутихли, а спустя годы родилась Элли – светленькая, похожая на графа, как две капли воды. Только Берри бабка так и не полюбила, да и отец всегда смотрел на него странным взглядом, будто издалека. А когда Берри пропал… Отношения между мужем и женой, которые и так шатались, вовсе рухнули. Каждый обвинял другого в равнодушии, в бессердечии, в бессилии сделать что-то, чтобы найти подростка, – ну не иголка же он в стоге сена! Обвинения, обиды, злость… Так все и закончилось.

– Тоже вспоминаете прежние годы, Генриор? – обернулась к нему Эмилия.

– Вспоминаю. А вернулись бы вы к графу! – вдруг сказал он. – Вот было бы хорошо.

– Ой, что вы такое говорите! – Эмилия чуть чашку не уронила. – Нет, конечно! Никогда не вернусь! Я, конечно, и сама по рождению дворянка, но родители меня белоручкой не воспитывали. Я всю эту мишуру: балы, приемы, салоны терпеть не могу.

– Так я же вам не к дворянам предлагаю вернуться, – мягко улыбнулся Генриор. – А к мужу.

– Так ведь он мне сколько лет не муж! – запротестовала Эмилия. – Генриор, ну что вы? Вы же умный человек, хватит. Расскажите лучше про Элли. Что за парень, с которым она связалась?

Генриор вздохнул. Стараясь не смотреть на часы (хлопот-то много!) он подробно рассказал Эмилии всё, что знал: и про то, как во время бала от Элли не отходил молодой Готц, и про внезапное, похожее на взрыв, появление Раниты, и про то, как крепко Элли взяла за руку Дена. Потом, неодобрительно покачав головой (на себя он злился!), поведал о бестолковой поездке в Тисс.

Эмилия слушала молча, ни разу не перебила, только хмурилась, вертела в руке серебряную ложечку. Наконец сказала:

– И вы не догадывались, что Элли встречается с деревенским парнем?

– Нет, ­– коротко ответил Генриор. И добавил: –Мое упущение.

– А ведь та девица, что всё устроила, мстила кому-то!

– Да Элли она и мстила, – с досадой сказал Генриор. – Позавидовала, что Элли – всё, а ей – ничего.

– Не думаю, – проницательно прищурилась Эмилия. – Тут что-то другое. А где она сейчас?

– Да где ей быть? В деревне, видимо. Мне вот, признаюсь, мать этого парня жалко.

– И я ей сочувствую, – кивнула Эмилия. – Была бы моя воля, я бы только ради матери его выпустила. А потом, конечно, пинком его, да еще раз, и чтобы никогда к Элли не подходил!

– Не все так просто… – развел руками Генриор. Он хотел было рассказать о сообщении Иголтона (о том, что есть шанс спасти парня, если Элли выйдет за него замуж), но передумал: "Скажу потом, когда граф будет рядом, хотя вряд ли это что-то изменит".

Они замолчали. Вдруг Эмилия, отодвинув блюдце с печеньем, произнесла:

– А вы сами-то как поживаете, Генриор? Как у вас-то дела?

Генриор изумленно вскинул седоватые брови – давно никто не интересовался его делами. Да и какая у него жизнь – вся тут, в замке, на виду. Так и ответил:

– Если в Розетте все в порядке, то и у меня хорошо. А если как сейчас, то и у меня плохо.

– Это-то понятно, – кивнула Эмилия. – Я про другое. Так и живете одиноким? Помню, было дело, пробовали вы семью создать.