Граф знал: когда за Генриором закроется дверь, все эти мысли сожмут голову железным обручем, опутают паутиной, будет трудно дышать. И снова пойдет перед глазами карусель: голубые, огромные, испуганные, но полные отчаянной решимости глаза Элли, когда она вцепилась в руку деревенского парня. Скривившиеся лица дворян, выражающие презрение, отвращение и грязное, сальное любопытство. Ехидная усмешка Криса.

Может быть, попросить Генриора почитать на ночь газету? Не хочется, чтобы он уходил. Ах, какая уж там газета...

Мысли о газете перетекли к «Дворянскому вестнику», где назавтра со смаком, с мелкими солеными деталями распишут скандал в Розетте. Как пережить позор? Как смотреть в глаза соседям? Наверное, прав Андреас – выдать Элли замуж поскорее и все утрясется.

Граф тяжело вздохнул, потер виски, сцепил пальцы.

– Есть ли у вас еще вопросы? – наконец не выдержал Генриор. – Если нет, прошу позволения удалиться.

– Да... То есть нет, Генриор... Ночь, надо спать. Иди, иди, конечно, – неохотно проговорил граф.

Но Генриор не успел подняться – дверь в покои распахнулась и на пороге появилась красивая женщина в длинном, мокром от дождя лиловом плаще: не молодая, но моложавая, не полная, но в теле. Ее кудрявые волосы, взбитые в высокую прическу, встрепались, и выглядела дама по-боевому. Даже ручку зонта – яркого, фиолетового с желтыми ромбами и квадратами, – она сжимала крепко, как рукоятку шпаги, и говорила громко и решительно.

– Добрый вечер! Хотя он вовсе и не добрый! Позвольте узнать, граф, где моя младшая дочь, которую я вам доверила, и что вообще происходит в этом обиталище?!

Глава 24. Говорите мне "вы"!

– Эмилия… – растерянно пробормотал граф, торопливо поднимаясь с подушек и нервно запахивая халат. – Эмилия! Ты здесь? Среди ночи? А я полагал, что сюрпризы этого бесконечного дня уже завершились. Как внезапно… И Рик не залаял…

Он хотел протянуть ночной гостье руку, но передумал – такой грозный был у нее вид; сел, выпрямившись, на смятой постели.

«Я давно ничего к ней не чувствую!» – напомнил себе граф и, конечно же, солгал, потому что, пусть даже небо упадет на землю, он не сможет ничего не испытывать к женщине, которая родила ему четверых детей.

– Да, это я, как видите! Рик не залаял, потому что помнит меня с тех пор, как был щенком! У церберов хорошая память и они сообразительные. А вы? А вы думаете, что я могла остаться дома, когда до меня донеслись такие новости? У меня телефон разрывался, все давние знакомые – доброжелатели, чтоб их! – сочли своим долгом сообщить о грандиозном скандале. И Андреас тоже позвонил. Естественно, я всё бросила и села за руль! – Эмилия раздраженно откинула вьющиеся волосы со лба, и граф отчего-то подумал, что у нее точно такие же блестящие и пышные русые волосы, как у их старшей дочери – Милены. Он около трех лет не видел бывшую жену, Элли в замок привозили старшие дети или нанятый водитель. К чести Эмилии, она никогда не запрещала графу общаться с детьми, наоборот, поощряла, хотя и выказывала недовольство, что он их балует.

Граф отметил, что Эмилия нисколько не изменилась… Нет, изменилась! Прежде она не носила очки, а теперь на носу поблескивала оправа с прозрачными стеклышками, мокрыми от дождя. Серьги необычные – крупные сдвоенные кольца. И прическа другая – раньше Эмилия не любила высоких укладок, носила распущенные вьющиеся волосы, это так нравилось ему и так раздражало графиню-мать, светлая ей память. Мать всегда говорила, что Эмилия, хоть из городских дворян, все одно – простолюдинка, потому что настоящие дворяне живут не в городах, а в своих поместьях, и ведут себя хладнокровно, а не горячатся чуть что, и одеваются, как положено, и со старшими не спорят.

А глаза у Эмилии остались те же – голубые, яркие, как апрельское небо. Когда-то он увидел их – и пропал, и добился этой девушки, тогда совсем юной, и женился, даже наперекор матери. Та так и не смогла примириться с их союзом, но, когда они разошлись, тоже была недовольна. Развод в дворянской семье считается делом неприличным. Но Эмилия уперлась: «Не буду больше жить в замке!» – и уехала, забрав маленькую Элли. Андреас тогда учился в пансионе, Милена уже успела выйти замуж. А Берри… Берри исчез.

– Не думала, что мне придется сюда ехать… – недовольно буркнула Эмилия, усаживаясь в мокром плаще в низкое бархатное кресло. Она достала из кармана салфетку, сняла очки и принялась нервно протирать стекла. – Но я хочу поскорее увезти дочь! Если бы не это, моей ноги в Розетте бы не было! Вы же должны это понимать!

«Говорит мне «вы», – отметил граф. – Намеренно говорит «вы», прямо-таки напирает. Подчеркивает, что мы чужие. Да, по сути, так и есть. Но все же, все же…»

– Дождь на улице собачий, я оставила машину у ворот и пока добежала до дверей, промокла даже под зонтом. Да еще мне долго не открывали, ладно садовник проснулся! – сердито продолжила Эмилия. – Где Генриор, наверное, спит? Думаете, это так просто – ехать пять часов в темноте по мокрой дороге? И все по вашей милости! Не могли уследить за подростком! Разбаловали! Да и Генриор, кстати, тоже мог бы…