Альда не хотела говорить о караване, потому что она не была там, и боялась, что выдаст себя, сказав что-то не то. Она понятия не имела, что Эстос и его друзья заинтересуются этой историей. Обычно о ней избегали говорить — на то и был расчёт.

Караван купца Гундьокки шёл из Девяти королевств к морю. Гундьокку сопровождал небольшой отряд секковийцев, трое мужчин и десять женщин. Когда купец вышел через перевал на земли Карталя, то решил сделать большой крюк и пойти через Красные Равнины, потому что на тракте объявилась банда разбойников, которых уже месяц никто не мог изловить. Глава ближайшей крепости отправил на их поимку две сотни солдат, на разбойники скрывались так ловко, что стали подозревать вмешательство колдуна, возможно, из Нежеланных. Гундьокка решил на всякий случай ещё усилить охрану, и нанял ещё отряд, на этот раз из мужчин с Красных Равнин. Больше в тех краях никого не получилось найти. Беда была в том, что те мужчины с Красных Равнин водили караваны только до переправы через Бурную, не заходя в срединные земли. А секковийцы до их земель обычно не добирались. Даже обнажённые выше кисти женские руки считались в Красных Равнинах крайне неприличным зрелищем, но такое они хотя бы видели в Девяти Королевствах, с которыми граничили. А вот женщины в кожаных штанах, плотно обтягивавших бёдра, чрезвычайно их взволновали. Несмотря на все предупреждения, они продолжали считать секковиек доступными. Хватали их за руки, когда те проходили мимо, отвешивали шлепки, предлагали уединиться в палатке, даже совали деньги в надежде получить желаемое. Произошло несколько мелких стычек, но пыла мужчин это не укротило. В одну из ночей двое секковиек отгоняли лошадей и тягловых волов дальше от места стоянки, где трава была уже выедена предыдущим караваном, на нетронутые луга, и пятеро мужчин с Красных Равнин тайно последовали за ними. Но за ними, оказывается, тоже следили, и когда они схватили одну из женщин и начали срывать с неё одежду, остальные на них напали. Всех пятерых быстро обезоружили. Сначала их думали убить, но потом выдумали наказание, которые для племени Красных Равнин было хуже смерти: всех пятерых оскопили, а раны просто прижгли факелом. Ни один не умер от потери крови, и все к утру приползли в лагерь.

Их соплеменники, да и некоторые прочие мужчины, шедшие с караваном, в ярости набросились на секковиек. В коротком сражении погибли две из них и больше десятка мужчин, многие были ранены. В ближайшем городке пострадавшие обратились к начальнику гарнизона с требованием задержать секковийцев, но тот не стал вмешиваться, тем более, что в гарнизоне было всего десять солдат.

Секковийки довели караван Гундьокки до Ржавых Бродов, а потом поворотили коней и исчезли.

История наделал много шума. Кто-то требовал, чтобы в секковийские предгорья выслали отряд, чтобы казнить преступниц, посмевших поднять руку на мужчин, кто-то говорил, что туда нужно отправить целую армию и истребить вообще всех секковийцев. Пока суд до дело, объявился народ из-за гор, и вскоре секковийские племена были объявлены героями и защитниками страны.

— А вы сами кто такие? — спросила Альда, ответив ещё на несколько вопросов про караван. — Вижу, прошли не одну войну.

— Кто-то одну, кто-то поболе, — сказал мужчина с обожжённым лицом. Его звали Амадомер, но все говорили просто «Мадо».

— С какой ты принёс эти ожоги?

— Народ из-за гор. Они кидали в нас маленькими горшочками, чуть больше яблока… Из них вырывалось пламя, которое не погасить. Эстос спас меня заклинанием, а то бы я… — Мадо замолчал, низко опустив голову.

— Так ты колдун? — Альда повернулась к Эстосу.

Каждый раз, когда Эстос что-то говорил ей или она обращалась к нему, в груди у Альды точно натягивалась тетива.

Вот он, человек, которого она должна убить. И если бы он был просто человеком, она бы так и сделала. Кинжал, спрятанный в рукаве, в одно мгновенье скользнул бы в ладонь, она вонзила бы его точно в сердце и была бы на другом конце зала ещё до того, как белая рубашка третьего господина начала бы окрашиваться кровью. Никто не сумел бы её задержать. Она бы скрылась быстрее, чем люди здесь успели опомниться.

Она могла бы… Или нет? Эстос Вилвир казался удивительно живым. Говорили, что он тяжело болен, может быть, умирает, но когда она смотрела на него, то видела яркую, светлую, полнокровную жизнь, такую, какую невыносимо жаль обрывать.

Она смогла бы. Альда отбросила колебания.

Но сейчас это было бесполезно. Эстос не погибнет даже от удара в сердце… Может быть, даже если она вырвет его сердце из груди. Магия будет сохранять ему жизнь достаточно долго, чтобы целители успели его спасти.

Эстос не сразу ответил на её вопрос, он смотрел на неё, словно читал все те мысли, что сейчас пронеслись у неё в голове, словно видел блеск кинжала в её руке и расплывающееся пятно крови на своей груди.

— Точнее будет сказать, что я из семьи колдунов, — сказал он. — Я не особенно силён.

— Зато раны заживают как на кошке, — вставил Лод. — Или даже быстрее.

— Это, пожалуй, все преимущества. Я знаю несколько простых заклинаний, могу поставить щит или зажечь огонь, вот и всё, — Эстос отвёл взгляд, словно ему по какой-то причине неприятно было говорить о магии. Как будто он стыдился своих умений.

Он казался очень открытым, таким же простым, как его друзья-солдаты: все мысли наружу. Но Альда понимала, что это не так. Этот человек скрывал нечто, что делало его опасным даже для Дзоддиви, колдуна, равного по могуществу Вилвиру-старшему, первому господину Соколиного дома.

Невнятный, гулкий шум голосов в зале, точно стрелой, пронзило одиноким, звонким и печальным звуком… Альда обернулась.

Тот самый знаменитый певец начал играть.

Альда ожидала увидеть старика, но мужчина был ещё молод. Хотя половина его длинных волос уже была седой, у него было лицо тридцатилетнего человека, на котором морщины лишь начали появляться. Больше всего их было вокруг глаз, словно певец часто смотрел на солнце.

Он начал играть чуть тише, а потом запел.

Пел он о гордых знамёнах, и чёрной армии, рвущейся через перевалы, и горах мёртвых тел, остававшихся на поле битв, о потерянных друзьях и об обугленных телах, которые можно было опознать лишь по железным браслетам, о женах, которые никогда не дождутся любимых домой и о конях с пустыми сёдлами.

Альда была не из тех, кого легко разжалобить. Она убивала, может быть, не так много, как её отец или дядя, но убивала, и делал это без жалости, без колебаний, но от этой песни на глаза у неё навернулись слёзы.