Аркадий(улыбается). Да, уж нам повезло, Николай Тимофеевич.

Николай Тимофеевич. Да… подвалило… (Ненадолго замолкает.) Вот у тебя, к примеру, какая РОЭ?

Аркадий. Роя какое? А бог их знает. Не спрашивал.

Николай Тимофеевич. Эх ты, в таком положении, а собственной РОЭ не интересуешься. Тридцать пять у тебя РОЭ на сегодняшний день. Я узнавал. И вот поди ж ты, и у меня как раз столько! А норма для мужчин от пяти до двенадцати. Ясно?

Аркадий. Да?

Николай Тимофеевич. Что «да»? Что «да»? Это ведь значит, что мы с тобой, Аркадий, на сегодняшний день как есть самые настоящие братья. Братья по анализу крови. Так?

Аркадий(смеется). Как будто так.

Николай Тимофеевич. А ты не смейся. Это, может, покрепче, поглубже будет, чем просто братья по крови. Вот я тебя и стану братом звать. Не возражаешь?

Аркадий(пожав плечами). А что ж…

Николай Тимофеевич. Ты, брат Аркадий, часом втихаря не куришь? Не балуешься?

Аркадий. Нет, мне как диагноз поставили, я тут же и бросил. Знаете, купил десять пачек «ВТ», раскрыл все пачки, разложил в комнате повсюду, на каждую коробку спички положил — так до сих пор десять открытых пачек в комнате и лежат!

Николай Тимофеевич. Небось как взглянешь на них — так курить до смерти скволыжит?

Аркадий. До смерти.

Николай Тимофеевич. Так зачем же ты себя мучил? Выкинул бы все с глаз долой — оно и полегчало бы!

Аркадий. А я себя не мучил. Мне, наоборот, так легче было. Гляну на раскрытую пачку, представляю, как достану сигарету, как спичкой чиркну, как затянусь, а сам и пальцем не пошевелю. И такое удовольствие, знаете, испытываю, что я человек, человек, сам себе хозяин, а не раб какой-то сушеной травы, прямо гордость за себя какая-то. Смешно, но приятно. Честное слово, гораздо большее удовольствие получал, чем если бы сигарету выкурил. Только ночью бывало приснится что затянулся — просыпаешься в холодном поту: эх ты, не удержался, слабак, сплоховал! А как поймешь, что спал, что все твои «ВТ» целехоньки, так и засмеешься от радости. Правда, пару раз я просыпался, а в руке и в самом деле пачка и спички — ухватил-таки, значит, не просыпаясь, и как умудрился-то! Чиркнуть только во сне не сумел. Так.

Николай Тимофеевич. Эх, молодо-зелено. А я с четырнадцати курю. Сорок пять лет отдымил Серьмягин, почти полвека. И без презервативов, то есть, прощения просим, без фильтров, значит. А в тот день, как диагноз объявили, я все пепельницы в доме поразбивал, зажигалки подарил, а оставшиеся сигареты соседу по лестничной клетке отнес — рука не поднялась выкинуть. Жене-то отдавать смысла нет, я бы у нее не нытьем, так катаньем эти сигареты выдрал. Снес, значит, соседу и говорю: «Так, мол, и так, Иван, для меня теперь курево подобно смерти, мне так профессор сказал. Буду у тебя просить, в ноги повалюсь — не давай ни одной. Ну, днем оно еще ничего: дела там всякие, разговоры разговариваю, заседания заседаю — в общем, кипит котел. А к ночи так у меня внутри и скволыжит, так к куреву и притягивает как магнитом. Я к Ивану бегу — дай, мол, одну, больше не попрошу, вот те крест, вот тебе партийное слово — что хочешь. А он — ни в какую. Нету у меня, говорит, сигарет, давно их всех выкурил. И своих уже нет. «Да как же ты, — кричу на него, — посмел мои сигареты выкурить?! Ведь я их тебе на сохранение, для страховки отдал, как в сберкассу!» А он: «Нет у меня — и точка. Завтра утром куплю — отдам». — «Так мне утром, — кричу, — не надо будет, мне сейчас только две затяжечки сделать!» Пару раз чуть до серьезной драки не дошло… Вот так три года уже не курю… Мне наш хирург так и сказала: «Курить вам, Серьмягин, все равно что ковырять ржавым гвоздем открытую рану». Так что вот. Помни. (Небольшая пауза.) Хорошо здесь у меня, тихо, да?

Аркадий. Да.

Николай Тимофеевич. Оно, конечно, в двадцатиместной палате спать несподручно: тот храпит всю ночь, тот до утра бормочет, тот пулеметный огонь откроет, а иной тихоня супротив Женевского протокола от тысяча девятьсот двадцать пятого года воспользуется втихомолку химическим оружием, ха-ха! На телик не пойдешь?

Аркадий. Нет, почертить хотел.

Николай Тимофеевич. Ну-ну. А то я смотрю, ты все в столовой чертишь. Хотя, с другой стороны, работа она не волк. Отдохнуть от нее тоже требуется. Тут у меня как раз подходящее место. Лучше не придумаешь. Вон бери угощайся, соки всякие, компоты. Моя Полина еще натащит.

Аркадий. Спасибо. Пока сыт. Я за ужином три порции перловки подмел.

Николай Тимофеевич. Молодец ты, брат Аркадий.

Аркадий. А чего волноваться? Лечат ведь…

Николай Тимофеевич. Эх ты, молодо-зелено! Лечат! Нам с тобой рентген сегодня сделали?

Аркадий. Сделали.

Николай Тимофеевич. Ну вот. И предстоит нам сегодня, брат Аркадий, не приведи господи, ночка. (Улыбается.) Как перед боем: убьет или уцелеешь. (Входит т е т я Д у с я с ведром и веником.)

Тетя Дуся. Ох, мушины, мушины! Беспременно наплюють, надышуть, нахаркають… (Поймала сердитый взгляд С е р ь м я г и н а.) Да ладно уж, напоследок приберу…

Николай Тимофеевич. От этого рентгена сегодняшнего, можно сказать, судьба наша с тобой зависит. Сечешь?

Аркадий. Не совсем.

Николай Тимофеевич. Ты хочешь знать, что за рентген нам сделали?

Аркадий. Рентген как рентген. У меня таких рентгенов за три года…