— Почему на чужом языке?

— Этот обряд создали наши предки. Нет возможности перевести его, не исказив.

Лачи не соврал, и, видно, Кайе почувствовал честность в его голосе.

— Чего ты хочешь от меня? Если я убью твою Соправительницу и всю ее семью, тебя народ не примет.

— Да, разумеется, если действовать грубо. Но я сделаю так, что это она захочет тебя получить, и не справится — вся Тейит окажется в опасности. А я спасу, кого пожелаю. Потом народ будет мне благодарен.

— Зачем тебе лишать силы Север? Не боишься Асталы?

— Южане не рискнут напасть, не имея твоей поддержки. А тебя они уже считают мертвым, и ждать тебе некого.

— А мне, когда закончится год, ты тоже предлагаешь свободу?

— Что ты. Напротив — смерть.

— А! В это я верю, — вновь рассмеялся коротко и чуть слышно — на большее сил не хватило, и сверкнули глаза. — Похоже, крысы способны быть честными?

— Врут всегда по какой-то причине. Я не скрываю — живым отпускать тебя не намерен, но ты умрешь только после того, как ты выполнишь нужное мне.

— Или сдохну тут, под головоногом.

— Или так. Но до этого… — Лачи покосился в сторону, и Кайе понял его.

— А меня ты убьешь потом. И что мне со всего этого?

— Жизнь своего друга и возможность поубавить количество Сильнейших Тейит. Астале все-таки это выгодно.

И добавил:

— Я не пытаюсь тебя обмануть. Сам сказал, знаешь язык. Покажу тебе слова — если согласишься их произнести, значит, я проведу обряд. Если не захочешь… это плохо для всех нас троих.

Он дал Кайе полчаса на подумать; все это время ходил взад — вперед по коридору снаружи.

— Ты помнишь, что я жду не один, — напомнил Лачи, когда снова зашел внутрь, и не услышал ответа. Сказал, желая подстегнуть выбор — и пожалел о поспешности. Если человек балансирует на канате, не стоит его даже подбадривать — отвлечется и может сорваться. А рыбу, что идет на приманку, не поощряют тем более.

Мальчишка проговорил, разглядывая недобро косящее глазом головоногое чудище:

— Ножа ты мне не дашь. Огня у вас, северных крыс, в руках не бывает, — Кайе широко улыбнулся. Нехорошая это была улыбка, особенно на перемазанном засохшей кровью лице: — А мне вы руки связали, хоть и не ремнем.

— Зачем тебе огонь или нож?

— Затем… дай это! — указал на тяжелую бронзовую пряжку пояса. Один ее край был довольно острым.

— Хочешь перерезать себе горло? — осведомился Лачи. Пленник расхохотался.

— Этим? Дай, исполни в обмен и мое желание!

Лачи подумал и снял пояс. Поранить себя может, пожалуй. Убить — вряд ли… Но на всякий случай отдал приказ чудищу сдержать руку, если тот потянется к горлу. Юноша зажал пряжку в кулаке. Взмах, и еще — Лачи не успел помешать.

“Да твою ж…” — подумал Лачи со сложной смесью ужаса и восхищения. Золотисто-коричневое плечо Кайе было залито кровью. Линии татуировки, грубо разорванные, полностью скрылись под ней. И опытному целителю не восстановить.

— Зачем ты это сделал? — не стал скрывать изумления. Юноша разжал пальцы, окровавленная пряжка упала на камень.

— Тебя не касается!

Неровно дышал, с трудом, но голос — прежний, полный великолепной дикой злобы.

— Ты не хочешь иметь ничего общего со своим Родом? Почему?

— Потому что мой Род не помогает крысам!

Лачи задумчиво посмотрел на него. Ничего не сказал.

**

Астала

Она давно не выглядела молодой: годы отчуждения со стороны мужа, хоть он потом и начал искать ее расположения, сделали свое дело. Но ее лицо оставалось тонким, и сеточка морщин украшала, словно легкая вуаль, наброшенная для защиты от палящего солнца.

Эйхое Арайа предпочитала жить в доме старшего сына, поскольку очень любила его жену. Средний давно поселился там же. Ну а здесь, в ее прежнем доме, оставался муж, младший сын и две дочери, которых муж бы не отпустил, и она приходила часто.

— Я знаю, ты это сделал, — сказала она младшему, узнав, что было на Совете и после. — Не могу тебя одобрять — однажды именно ты погубишь наш Род, пусть других и считают жестокими и коварными.

На Эйхое, которая сидела в саду и мастерила сложное ожерелье, был наряд цвета бледной фиалки; всегда любила и оттенок такой, и эти цветы. Похожий, но куда более густой цвет носили в знак траура. Ийа видел Киаль, она оделась именно так.

— Что-то не так? — спросила мать, заметив его пристальный взгляд. — У меня пятно на юбке?