Шрифт:
– В таборе кузнец есть, Сашко. Его найти нужно.
– Я знаю, о ком вы говорите, - кивнул мужчина. – Ежели жив он, в усадьбу его приволочь?
– Да. Только аккуратнее, он ранен, - предупредила я, чувствуя, как он хватает меня за руку выше локтя. – Ты чего, Захар?
– Домой возвращайтесь. Сейчас суматоха поднялась, не приведи Господь, случится чего, - угрюмо произнес он, подталкивая меня к Тане, которая стояла рядом с Анисимом. – Чужой человек может в эту кашу затесаться. Понимаете, барышня?
– Хорошо, - я пошла к подруге, даже не собираясь возражать ему. Захар был прав. Вокруг творилось что-то плохое, и к этому нельзя относиться легкомысленно.
– Идите в дом, барышни, - сказал Анисим, сжимая дубину в большой руке. – Запритесь и носа на улицу не кажите. Как только что прояснится, вас позовут.
Мы поднялись по ступенькам и столкнулись с нянюшкой, которая появилась в дверях. Ее волосы были растрепаны, коса лежала на груди, а поверх сорочки она накинула старый шерстяной платок. За спиной Аглаи Игнатьевны показалось помятое ото сна лицо Глашки, и она зашептала, вцепившись в плечи старушки:
– А чего происходит? Убили кого-то, чи шо?
– Типун тебе на язык, сорока! – нянюшка резко повернулась к ней. – Не каркай!
Мы вошли в дом, закрылись на замки и так как спать уж точно никто не собирался, устроились в гостиной. Нянюшка, как всегда, охала, Глашка крутилась на стуле, не в силах усидеть на месте, а Таня смотрела в окно.
Прошло около часа, когда она вдруг взволнованно сказала:
– По-моему Захар вернулся!
И буквально через минуту в дверь постучали.
– Барышни! Это я! Откройте!
Мужчина был весь черный от сажи, его рубаха превратилась в грязную тряпку в подпалинах, но глаза светились все той же добротой.
– Притащил я кузнеца. Лежит на траве у забора. Куда его?
– Неси в дом! – распорядилась я. – Сейчас определим!
– Сейчас, барышня, - он развернулся, чтобы идти, но я окликнула его:
– Захар, пожар-то потушили?
– Потушили, - он тяжело вздохнул – Пылало так, что я боялся, лес займется. Почти все добро погорело у цыган. Лошади разбежались… Люди померли… Те, кто жив остался, сюда пришли.
– Ладно, неси Сашка в дом, а мы сейчас выйдем, - у меня сердце защемило от боли, стоило представить страдания бедных людей. Что за подлец мог сделать это? Ведь там были дети, старики…
– Глашка! Подготовь кровать в комнате, в которой Николай Григорьевич останавливался!
– громко сказала Таня, чтобы она услышала. – Да побыстрее!
Девушка схватила свечку и помчалась на второй этаж, а Аглая Игнатьевна испуганно протянула:
– И што ж мы цыган привечать станем? Софья, Лизонька, да разве можно? Они ведь воровать станут! Последнее растащут!
– Ты предлагаешь людей на улице оставить? – я хмуро посмотрела на нее. – Они тоже люди и тоже под Богом ходят.
Дверь открылась, и в переднюю вошел Захар, неся на руках молодого цыгана. Тот был в сознании, но дышал тяжело, с хрипами, что вполне могло быть оттого, что он надышался дымом.
– Неси его на второй этаж. Там Глашка для него постель приготовила.
– Ну что, нам еще проблем с цыганами не хватало… - Таня кивнула на открытые двери. – Посмотри на это.
Хотя я слышала причитания цыганок, но выглянув на улицу, обомлела. У фонтана стояло человек пятьдесят взрослых, у некоторых на руках плакали совсем маленькие дети, а рядом жались друг к другу ребята постарше. Также здесь были и мужчины, держащие кое-какой спасенный скарб. А еще среди толпы я заметила уже знакомую старую цыганку. Она сидела на земле, раскачиваясь из стороны в сторону, и выла, словно раненый зверь, царапая себе лицо. Я догадалась, что кто-то умер. Возможно даже отец Сашка, ведь именно он этой ночью охранял табор.
Нужно было что-то делать с этими людьми. Но я совершенно не понимала что! И похоже, что Таня испытывала такую же растерянность.
Глава 37
– Барышни, меня зовут Бартош. Я главный в таборе, - из толпы людей выступил крупный мужчина с пушистыми усами. На нем была некогда светлая рубаха с широкими рукавами, шаровары, заправленные в сапоги и кушак с обгорелыми концами. – Просить вас хочу…
– Да, мы слушаем, - громко сказала я и, переступив через порог, спустилась вниз. Таня следовала за мной. – И обещаем помочь, чем сможем.
Под светом яркой луны собравшиеся перед домом люди выглядели немного пугающе. Закопченные лица, испорченная огнем одежда и тоскливый плач, перемежающийся причитаниями какой-то цыганской девочки.
– Дэй моя дэй! Застыли ея белыя васта!
Белы рученьки!
Я отогрею ея белыя рученьки-и-и…
Как положу их во свою да во теплую пазуху-у-у…
Не отогреть-то их да и не оттаять!