– Марек, ты меня достал! Я устала! Дай мне хоть день от тебя отдохнуть! – не выдержав, закричала она однажды, когда он, застав ее на кухне, вновь начал приставать. – Ты вообще можешь думать о чем-то другом?! У меня болит все – ты можешь это понять?!

Марек ответил привычным молчанием. Только глаза его недобро сверкнули, давая понять, что таким заявлением он не доволен. Да и отказывать нетерпеливому себе он не собирался – шагнул к Агнешке, и та тут же оказалась зажатой между кухонным столом и его телом.

– Не смей, Марек! – зашипела она. – Не смей! Хватит!

Она по глазам его уже знала, что сейчас последует: ее молча развернут, нагнут и без церемоний отымеют в не самой джентльменской форме. Так и случилось бы, как случалось уже не раз, если бы на крик Агнешки не прибежала Ася.

– Что у вас происходит? Марек?! Агнеша?!

Встревоженный посторонним вмешательством, Марек молча отошел, выпустил жертву на волю. Агнешка же, не теряя ни секунды, выскользнула из кухни, накинула плащ и выскочила из дома, чувствуя, как по щекам побежали горячие слезы.

Сухие листья под ногами напоминали о бренности бытия. Прохладный октябрьский ветер трепал черные прядки длинных волос, лез под незастегнутый плащ, заставляя девушку дрожать не только от обиды и отчаяния, но и холода. Агнешка дрожала, но домой возвращаться не спешила – добрела до поля, прошлась по жухлой траве, вспоминая, как еще недавно шелестела тут зелень и летали шмели, как недалеко отсюда, на стоге сена, настиг ее опиум первой влюбленности и там же пришло первое разочарование. Как Марек нашел ее, спас от позора…

Они ведь еще недавно счастливы с Мареком были. Когда все переменилось? Она не понимала. Еще ведь недавно он был с ней ласков и нежен. Еще недавно он беспокоился о ней, вытирал ее слезы. А сегодня ей приходится сбегать из дома от него, драгоценного мужа, превратившегося в ненасытного озабоченного монстра. Что делать ей теперь? Как вернуть былого доброго парня, который мухи не обидит? Где-то внутри заскреблось что-то: отдай той, у кого отняла! Но Агнешка тут же отогнала эту глупую мысль – отказаться от Марека она пока еще не готова. Как-нибудь справится, вернет своего доброго мужа. Лишь бы только не сорваться к этому моменту и в приступе отчаяния не пожелать парню смерти – помнила Агнешка предостережения Агафьи и то, чем закончилась обида на Федьку с братьями.

Тем временем дома у нее назревала настоящая буря.

Не сумевший удовлетворить свою естественную потребность Марек метался по спальне: от двери – к окну, от окна – к двери. Иногда он останавливался и прислушивался, не вернулась ли Агнешка, но той и духу не было, а он изнывал, сгорая без своего «источника»; в штанах зудело так, что хоть отрывай…

– Ненавижу! Ненавижу тебя! Ненавижу!

От злости и бессилия запустил подушкой в дверь, с трудом сдержавшись от соблазна разнести всю комнату. Но терпение заканчивалось. Тело горело, разум мутился. Воспаленное сознание не желало признавать, что она ушла просто отдохнуть от него, на время, и подкидывало бредовые мысли, свербило, что Агнешка больше не вернется, оно рисовало, что она ушла… а вдруг, к кому-то другому?

– Вернись же! Вернись! – скулил он, стиснув зубы то ли от боли, то ли от раздражения, то ли от желания взвыть от отчаяния, от страха, что она ушла навсегда.

Лишь заветный щелчок входной двери поздним вечером оборвал поток навязчивых мыслей. Марек бросился вниз, желая удостовериться, что это пришла Агнешка, что спасение от собственного взбесившегося тела уже близко… Но стоило ему только увидеть девушку, и волна уже не просто злости – ярости! – захлестнула его с головой.

– Где ты была? – прорычал он, грубо схватив жену за плечо.

– Тебе-то что? Я что, твоя рабыня?! – прошипела та ему в ответ. – Хватит, Марек! Я уже достаточно от тебя натерпелась, и больше терпеть не намерена! Слышишь меня? Хватит! Или ты ведешь себя со мной как нормальный человек, или…

Договорить она не успела, потому что ее уже привычно развернули и впечатали в стену, не дав ни раздеться, ни уйти в местечко поукромней. Да и не слушал ее никто – мужские руки, дрожа от нетерпения, задирали подол плаща и юбку и рвали тонкие колготки, торопясь добраться до заветной цели. Это все, что от нее нужно, и плевать ему на ее чувства, желания и слова.

Она больше не чувствовала себя любимой – она чувствовала себя жертвой маньяка. Она даже не чувствовала себя человеком – лишь вещью, необходимой для удовлетворения нужды. Это не было желанием, не было даже похотью или одержимостью, за которые прежде она принимала его нетерпение, – сейчас это было насилием, самым настоящим, во всем своем мерзком проявлении. Агнешка расплакалась, понимая, что еще мгновенье, два, и он добьется своего, она его уже не остановит, и последние остатки давно растерянного достоинства будут убиты грубыми животными толчками мужского ненасытного тела. Она дернулась и сквозь слезы выкрикнула: