– Итак, парни, очень рад вам, слышал про вас много хорошего, – заговорила мятая кепка с неприятным лицом при шраме. – И всё же, чем обязаны? Хотите в наши ряды?

– Даа неет, что вы… – ответил сержант, выдавая себя за главного; впрочем, он и был у нас главным, несмотря на то, что это не обсуждалось, так сталось само собой, – мы по другому вопросу. Нам не очень нравится, что вы кормите посетителей наркотиками. Это всё-таки горожане, среди которых есть несовершеннолетние подростки, чьи-то дети…

– Ааа… идейные… – продолжила кепка нагловатым тоном. – Мы тут никого не подсаживаем и не уговариваем, люди сами целенаправленно приходят за дозой. Свинья везде грязь найдёт, не купят у нас, купят где-то ещё, всё равно купят… А нам деньги нужней, чем конкурентам, мы на них покупаем достойные игрушки для фронта. Так что, совесть нас не мучает; и, кстати, служителей закона тоже на нашей стороне, – похвастался неприятный при шраме, акцентируя внимание на том, что у них всё схвачено. – А если, совершенно случайно, кто-то из ваших отпрысков, – продолжала мятая кепка, – приобретает наше снадобье, вы скажите, кто, и они его больше не получат, ни у нас, ни где-либо ещё.

Сержант взглянул на Инокентия, тот молча тупил взгляд; оглядел остальных, энтузиазма в глазах более не было. Согласились с рассуждением кепки молча все, кроме Яроврата, стеклянным, безжизненным взглядом он продолжал внемлить мятую кепку, и лицо его было хладнокровно, жестоко, но всё же оно молчало, как у всех, но, в отличие от остальных, не из страха или подавленности, ему нечего было сказать…

Инцидент был объявлен оконченным, и буйные разошлись по домам, каждый к себе, молча.

Сумрак маленького города сгущался, луна ещё не заняла свой пьедестал, а фонари – явление редкое, обитают лишь на центральных улицах. Яроврат одиноко сидел на скамейке возле своего подъезда и любовался вялой лампочкой. Привычный бумажный пакетик в руках героя настроения не повышал, зато придал красному фитильку лампочки синий нимб; ещё немного времени, и нимб превратится в дымку, а красный фитилёк обычный лампы накаливания, ставший красным, по-видимому, из-за плохой проводки, распустится лучами и превратится в звезду.

Яроврат сидел с бумажным пакетиком в одной руке и играл серебренной монетой в другой. Он не пользовался своим даром уже давно, и вот теперь искал повод остановить африканцев, но повода не было. Единственный пострадавший от наркотиков подросток, о котором знал герой, это сын Инокентия; но одного подростка мало, и потом, может быть, он действительно не очень хороший человек. Африканцы по сути своей такие же заблудшие души, как и он, точно так же они нашли свою нишу в этом бренном мире, сколотив свой клуб, но, в отличие от буйных, африканцы приносили пользу фронту, и одним только этим заслуживали прощенье.

Бумажный пакетик становился всё легче, а мысли героя становились громче в тишине ночного города. Вдруг послышалось неприятное, назойливое жужжание. Муха, в окно первого этажа билась муха, назойливо и упрямо. Она напоминала Иваныча, которого баба Галя не пускала в квартиру, а тот непонятно бормотал, изображая шмеля, на пьяном трёхэтажном и веселил лестничную площадку. Вот и эта, словно под дихлофосом, решила – тут её хозяйство, и, словно озабоченный кот под валерьянкой, жужжала разными тонами и протяжностями, ударяя своим телом о стекло, словно Иваныч кулаком по двери. То ли рыдала, то ли молила, может, бранила, но чего-то важного Яроврат не смог разобрать – не понимал на мухинском.

Раскаты. Могучие раскаты от севера к югу через весь городишко, точно катанный лист металла огромного размера бросили на тучи и ударили по нему, ударили с севера, так что волна пробежалась по листу к югу, изламывая и деформируя его, создавая звуковые искажения и разную громкость раскатав небывалой мощности. Бархатистая глубина их поражала, высыпаясь мурашками по спине и возбуждением мозга. Цифра могла многое, но такое ей не повторить динамиком. Теперь понятно, мухи знают больше людей.

– Как жаль, что я не знаю мухинского. Они могли бы столько мне поведать неизвестного, – произнёс в слух герой.

И вот уже о стекло бьётся не муха, а огромные капли, а муху не видать, муха пропала, нашла другое место, укрылась.

К двери подъезда подошли две женщины, соседки, Яроврат узнал их; одна из них копалась в сумке, по-видимому, в поисках ключей.

– Мой, походу, наркотиками балуется. Пришёл вчера под утро, глаза краснющие, язык вяжет. А я подошла, алкоголем не пахнет. Что, говорю, с тобой? А он мне – устал просто… и спать ушёл.

– Ты знаешь, у моего тоже что-то не то: деньги из дома стали пропадать, шарахается по ночам, а утром никакой приходит, и тоже алкоголем не пахнет.

– Точно тебе говорю, наркотики, и у Зинаиды из второго подъезда тоже Сереженька с ума сходит.

Всех этих ребят Яроврат знал, пацаны, пятнадцати-семнадцати лет, и, что с ними происходит теперь, понял наверняка, и улыбка появилась на его лице. От задуманного подскочил адреналин в крови, отрезвив героя, и синеватая аура лампочки развеялась.

– Повод – достойный, ребята ведь хорошие, – мысленно радовал Яроврат сам себя, направляясь в квартиру следом за соседками. Огнестрельного оружия в квартире не было.