Человек пробился через очередной круг обворожённых зевак, кости. Казалось бы, честная игра, где по местным правилам игроку всего-навсего нужно угадать, какая цифра НЕ выпадет, но игрок не угадывал; только в первые пять-десять минут ему позволялось увеличить своё состояние, войти в кураж, и потом уже человек не мог остановиться, отдавая всё больше и больше, в надежде отыграться, но ловкие руки выкидывали правильные цифры, а незапоминающееся, приветливое лицо сочувствовало и предлагало:

– Эхх… Не свезло так не свезло… Отыгрываться будем?

Вот пошло-поехало, было и уехало!

Кручу верчу – обмануть хочу!

Кручу шарик – плачу гонорарик!

У волшебника Сулеймана – всё по-честному, без обмана!

Смотрим внимательно выигрываем обязательно!

Можно выиграть кофту, можно и пальто!

А ещё в придачу, самовар и дачу!

Пришёл пенсионер, а ушёл – миллионер!

Принимаем золотые кольца, браслеты и дамские пистолеты!

За хорошее зрение – сто рублей премия!

Ходим, ходим, мимо не проходим!

Смотрите внимательно, выиграете обязательно!

Если очень постараться, каждый может отыграться!

А кто просто так стоит и глаза пучит, тот ничего не получит!

Если в доме нету денег – привяжите к жопе веник!

За хорошее зрение – денежная премия!

За плохое зрение – к окулисту направление!

Последний раз покажу и домой ухожу!

Есть желающие, деньги получающие?

Вот ваши пятьдесят – на покупку поросят!

Холёный в растерянном лице при кожаной барсетки жалобно завопил напрочь севшим, дрожащим голосом:

– Обманулиии, аферисты! Верните…

А приятный парниша наглой наружности мятые бумажки в бананку через плечо спрятал, пробежался глазками чернявыми по затихшему народу и выдал:

Вы, папаша, сами цифры выбирали и денежку клали,

Вас никто не подговаривал, удачу не навяливал,

Сегодня фарта любовного ждите, пораньше домой идите.

Человек с худой авоськой осёкся на ставку, вырвался из плотного кольца окружения и спешно зашуршал в крытый павильон. А там: ах… наисвежайшие рыбы томились на рубленом льду, отражая чешуёй свет в разных цветах, то золотой, то серебряный, и пахли эти рыбы не рыбой, а ещё морем; смотрели из своего хрустального гроба на людишек маленькими чёрными зрачками и, казалось, ещё дышали, елозили. Икры, разных оттенков и фракций; мелкая-мелкая, мандаринового цвета, и крупная, с изюм, в насыщено-оранжевых тонах. У человека рот мгновенно наполнился слюной, и он сладко глотал, жадно пожирая деликатесы глазами. Дальше по проходу висела дичь богатых русских лесов, красивая, как чучело в оружейном магазине, и наверняка такая же вкусная, как дорогая тушёнка в стеклянных банках; непопорченная шкурка лоснилась, манила прикоснуться, восхищала глубиной цветов.

– Даа, – вслух сказал человек, не собираясь этого делать, но красота детей природы пленила разум, и восхищённое «Даа» вырвалось наружу.

Следом за глухарями на прилавке валялась птица домашняя, но уже ощипанная и обезглавленная. Среди пожелтевших тушек нельзя было наверняка определить, кто перед тобой лежит, все они были примерно одинаковыми, с пожелтевшим подкожным жиром, небрежно отрубленными конечностями, и валялись хаотично.

Женщина с тесаком, хозяйка лавки, была плечистая, бесноватая, с неприятным лицом, и оттого желания общаться не вызывала. Человек обвёл вокруг себя взглядом и понял: домашняя птица – только здесь, и общаться всё равно придётся. Женщина была примерно одного возраста с человеком, но тот ничего лучше не придумал, как обратиться к хозяйке:

– Приветствую, мать, – от чего лицо женщины ещё более обезобразилось и теперь олицетворяло отвращение. Человека передёрнуло, и мурашками пробежала по телу неприязнь. Если бы не острая необходимость, человек бы не продолжал покупку, он и сам был не в лучшем расположении духа, и лицо его было немногим лучше и точно так же не располагало к общению, но человек продолжил:

– А не найдётся ли у тебя петуха?

Женщина махнула тесаком на плохо ощипанную тушку и прищурила в её сторону глаз. Человек подошёл ближе, приподнял тушку и, брезгливо держа её двумя пальцами, лениво спросил:

– Сколько?

– Тысяча, – ответила женщина и разделила одним ударом курицу надвое, причём разделила её вдоль. Обычно после такого не торгуются, молча кладут нужный номинал на прилавок и забирают желаемое, но человек сегодня был не в духе и ворчлив, так что в ответ на «тысячу» последовало:

– А петух-то у тебя несвежий!

Женщина вновь повернула голову к человеку.

– Свежий, я его утром зарубила, вот этим самым тесаком, – и тыкнула им в воздух, в сторону ворчуна, – а смердит – от тебя, это ты несвежий.

Человек осел и посторонился, лёгкий шок временно лишил его дара речи, поэтому ответа не последовало.

“Может, я действительно неправ, я же совершенно не разбираюсь в петухах и ляпнул на авось”, – думал про себя человек, в поисках собственного оправдания проигранной дискуссии, и уже хотел было извиниться, как вдруг машинально повернул голову на птицу. Петух стоял с головой и конечностями, только ощипанный, шкрябал шпорой по изрубленной столешнице.

– Маа… Так он у тебя живой! – прокричал человек, теперь уже с бледным лицом и при явных признаках нервного расстройства.