Конечно, «производство» это надо искоренять. Но когда и как, если на сон с трудом выкраивал несколько часов в сутки?

Еще до праздников Андрей через бригадиров довел до каждого: побелить и прибрать хаты, подмести дворы и улицы, посыпать желтым песком. Такой задачи в «Победе» приказным порядком до сих пор не ставилось. Однако никто не уклонился.

Наоборот, возвращаясь вечером с поля — в самом разгаре была посадка картофеля, — при свете керосиновых лампочек, женщины, одна перед другой, белили стены, скребли полы, вытаскивали из сундуков вышитые полотенца, скатерки и покрывала — на иконы, на столы и постели.

Навел порядок Андрей и во дворе своего хозяина: прибил оторванные доски забора, сменил на крыльце прогнившие ступеньки, наказал шоферу своему, Феде, привезти песка… Подмести двор и посыпать песком, слава богу, было кому. Костик и Тома так подмели двор и улицу, что хоть разбегайся и катись, как по льду.

Протасевич смотрел на все это и вспоминал детство. Вот так и он с братьями чистил свой двор и улицу к большим праздникам — троице и покрову. В покров на Мир-гору съезжались на ярмарку живущие не только в окрестных деревнях, но и дальние, верст за тридцать — сорок. С ярмарки родня и знакомые, те, что издалека, заезжали к своякам, жившим по соседству с Мир-горой.

Вот тут-то и нельзя было спасовать.

…Когда определилось, что он остается на майские дни в колхозе, Андрей телеграфировал Лиде: «Приезжай праздновать сюда».

Она знала, как ехать: до райцентра автобусом, а туда он приедет за ней на мотоцикле.

Андрей ждал ее и, не в силах скрыть свое нетерпение, не удержался, похвастался сначала кому-то в правлении, а потом в поле бабам: на Май приедет жена.

Женщины сочувственно улыбались, а мужчины по-своему, по-мужски, подшучивали. Но не очень-то верили.

Протасевич, окрыленный предстоящим свиданием, сначала не обратил на это внимания, ждал и дождаться не мог встречи.

Накануне праздников, когда в школе были уже накрыты столы, он на мотоцикле помчался встречать ее. Но Лида не приехала.

Четвертого мая пришла открытка, датированная тем самым днем, когда он ждал у автобуса. Лида писала, что Таня простужена, температурит, не решилась оставить ее, опасаясь осложнений. Он знал: она не обманывала, когда говорила, что болезни детей отняли у нее добрых десять лет жизни. Знал, что ей нелегко с ними. Но никогда не думал, что она может так не понять, не почувствовать, как тяжко ему одному без них.

Правда, козырь был у нее в руках. Сам хотел, сам добивался, наперекор всем ее уговорам и слезам.

Однако она ошиблась — он тоже не предвидел, что может случиться такое, когда вдруг неведомо откуда выползет и войдет в их жизнь это одиночество вдвоем…

Приехала Лида только в июле, в отпуск, с детьми. Протасевич не ждал ее и утром пошел в правление, а потом в поле, так и не улучив минутки забежать домой поесть. Подвернулось дело в районе, и он на мотоцикле махнул туда, рассчитывая перекусить в столовке.

Ей не в новость были сельские дороги. Потому и не очень огорчилась, оставшись на остановке автобуса одна с детьми и двумя чемоданами. «Проголосовала», и они забрались в попутную машину, шедшую в соседний колхоз, дала шоферу десятку, и он за милую душу подбросил «председательшу» до самого дома, где жил Андрей.

Протасевич ехал в колхоз с твердым намерением остаться там навсегда. И чтобы не затруднять жизнь брату, у которого большая семья, решил найти хату, где и жить, пока не построит дом, даже с Лидой с детьми.

Но семья не приехала, а хаты такой, как представлял себе Андрей, в деревне не нашлось. Не тратя времени на долгие поиски, он поселился у Василия Булата. Старики, оба уже пенсионеры, жили в трухлявой хате, обрабатывали свои сотки и воспитывали двух внуков-сирот после смерти дочери. Старая Василиха страдала от ревматизма, но целый день топала своими распухшими ногами по хате, молча, без жалоб, а дед копался на сотках. Костик и Тома пасли на выгоне двух подсвинков, помогали, чем могли, деду и бабке по дому, лазили в колхозный горох, бегали в лес поглядеть на птичек. И дел у них набиралось не меньше, чем у стариков.

А те ни зимой, ни летом не расставались с печкой, так и жили на кухне. Дети спали в «новой хате» — так называли они половину, отделенную от кухни фанерной перегородкой.

В этой-то «новой хате» на деревянном топчане, у окна, и поселился новый председатель.

Подъехав к знакомому дому и сразу же увидев во дворе любопытные замурзанные мордашки своих прошлогодних друзей, Таня еще из машины скомандовала:

— А ну, открывайте ворота!

Тома и Костя со всех ног бросились выполнять приказ, а Лида, перехватив горделивый взгляд дочери, не удержалась от горького вздоха: