Обернувшись к Селесте, Мадлен замерла, с недоумением всматриваясь в растерянное лицо подруги.

– Кто он?

– Я не верю своим глазам… – шептала фрейлина Екатерины, – это Анри… то есть Генрих Наваррский! Протестант. Тот самый претендент на королевский трон.

– Анри?

– Да, так его обычно именуют вне стен дворца.

– Но почему все так на него уставились?

– А ты как думаешь? Гугенот и ярый католик в одном зале. Два непримиримых противника… Такого Франция давно не видела, – объяснила Селеста, пребывая в невероятном воодушевлении.

Пользуясь возникшей паузой, Генрих Наваррский, надменно поглядывая на герцога, прошёл в середину зала. Вся женская часть Лувра с воздыханием вглядывалась в фигуру Анри. Он знал, что одним своим появлением привлечёт к себе сотни взглядов, а потому держался гордо и раскованно. С губ Наваррского не сходила хитрая насмешливая улыбка, которая, по признанию многих дам, была ему к лицу.

Де Гиз пристально следил за каждым движением Наваррского. Гневно сжимая челюсть, герцог буквально пронзал противника стальным взглядом.

– Герцог, что же вы замолчали? – усмехнулся Анри. – Наверняка вам хотелось бы спросить, что я здесь делаю.

– Меня совершенно это не волнует, – прошипел де Гиз.

– Очень зря. Ведь я прибыл сюда, для того чтобы от лица всех протестантов выразить королю благодарность за отмену гонений на гугенотов. И заверить, что выбранный им путь свободы вероисповедания является единственным верным. – Наваррский лукаво улыбнулся, с нескрываемой насмешкой глядя в глаза герцога. Де Гиз сжал кулаки, но с места не двинулся.

– Вы змея, Наваррский. Ядовитая, подлая. Льёте в уши короля сладкие речи, а сами мечтаете о его короне.

– А разве вы поступаете иначе? – спросил Анри.

– Довольно! – взревел король, вскочив с трона. – Я не допущу подобных разговоров в моём дворце! Вы явились сюда, чтобы делить мою корону? Мне всё понятно, и я более не желаю видеть здесь ни одного из вас!

Со своего места грациозно и плавно поднялась Луиза. Положив руку на плечо мужа, она тихо прошептала:

– Прошу, не будь столь категоричен, они наши гости.

– Это их не оправдывает! Я не позволю в моём присутствии, в моём доме вести разговоры о моём наследии! Я мог бы расценить это как измену и приказать обезглавить вас, но буду милостив. Убирайтесь! – брызжа слюной, кричал король.

Глядя на его раскрасневшееся от злости лицо, Наваррский мягко пропел:

– При всём моём почтении, ваше величество, все мы знаем, к каким последствиям привела бы столь неразумная казнь. Ни в коем случае не хотел бы усомниться в твёрдости королевских слов, но будем честны. Схватить меня или даже герцога, пытать, тащить на плаху – идея крайне недальновидная. А потому вы не прибегнете к наказанию.

– Сколь неприятно, но я впервые согласен с Наваррским, – произнес де Гиз.

Король молчал, но лицо его багровело всё сильнее, а взгляд буквально метал молнии.

«Его унижают в собственном дворце, а он не знает, как ответить обидчикам, понимая, что они правы, – с жалость подумала Мадлен, – ему непросто даётся роль короля. Генрих любит быть на виду, чувствовать власть, но управлять целой страной и одновременно противостоять врагам короны для него непосильная задача».

Пока соперники прожигали друг друга ненавидящими взглядами, Мадлен внимательно вглядывалась в лицо Наваррского. «Почему мне кажется, что я уже встречала его раньше? Но ведь это невозможно».

Фрейлина не оставляла попыток отыскать в памяти возможный момент встречи с Наваррским, блуждая взглядом по его насмешливой улыбке, острым скулам и чёрным, чуть вьющимся волосам. Вдруг девушка вздрогнула, остановив взгляд на зелёных глазах Генриха Наваррского. «Нет, не может быть…» Мадлен вспомнила маскарад, факельное шествие. И перед глазами вновь возник высокий незнакомец в маске.

«Эти глаза, этот голос… сомнений быть не может, – с замиранием сердца поняла Мадлен, – в тот вечер на маскараде я была в компании Генриха Наваррского».

Щёки Мадлен запылали от смущения, не зная, куда деть глаза, девушка опустила взгляд в пол. Но внезапно приятный мужской голос заставил её вновь поднять взгляд. Увидев фрейлину в первых рядах придворных, Наваррский, игнорируя вопросительные взгляды окружающих, приблизился к ней.

– Как я рад вновь увидеть ваше милое личико, мадемуазель Бланкар. Теперь, когда все маски сброшены, я без доли сомнения могу сказать, что вы истинное украшение королевского двора.

Сделав несколько шагов по залу, Анри вытащил из ближайшей вазы крупную алую розу. Вернувшись к Мадлен, под пристальным взором всего двора мужчина протянул девушке цветок.