Поначалу всё шло так, как оно было в реальности. Юноша торговался, бандиты матерились и угрожали, а затем «качок» выхватил пистолет и выстрелил. Пуля вошла Ивану в глаз, и он рухнул на землю. Затем раздалось чьё-то рычание и Мари, опоздав лишь на мгновение, скорчилась у ног горца, который решил, что пора избавиться от заложницы и полоснул её ножом по горлу. Угасающим сознанием Соня увидела, как «качок» расстреливает лежащую Мари, а она скребёт пальцами по земле, стремясь подняться. Затем пришли тьма и чей-то не умолкающий страшный крик.

Придя в себя, Соня что есть сил вцепилась в юношу, который прижимал её к себе и что-то ласково бормотал, стремясь успокоить. «Слава Господу, вы живы!», — выдохнула она и гневно глянула на Палевского.

— Это жестоко, Михаил Янович! Ведь всё было не так! — просипела она.

Иван, который с самого начала заподозрил истинную подоплёку дела, умоляюще посмотрел на Палевского, но тот не внял его безмолвной просьбе и, связавшись со Службой зачистки, приказал перечислить оружие, найденное при бандитах.

Услышав, что «качок» — бывший спецназовец и при нём было найдено огнестрельное оружие, девушка пошатнулась, но сумела устоять на ногах.

— Вы правы, я убила их. Вызывайте патруль, я должна принять наказание, — сказала она и лишь тогда потеряла сознание.

— Papa! — Мари возмущённо посмотрела на отца. — Ты показал ей, как мы погибли?

— Тсс, милая! Всё будет хорошо, — сказал Палевский. — Это тоже часть наказания, но я обещаю, что всё будет хорошо. Когда очнётся, твоя подружка всё забудет.

— Тогда зачем было её мучить?

— Потому что забыть она забудет, но след пережитого потрясения останется и, надеюсь, впредь удержит её от безрассудных суждений и поступков.

— Понятно, — вздохнула Мари. — Ну что, домой?

— Да, пора. Думаю, Рени нас уже заждалась, да и ваша подружка уже пришла в себя.

Как и обещал Палевский, Соня не помнила последние события, но была тиха и молчалива. Она взяла у Мари мальчика и вопросительно посмотрела на друзей.

— Вы едете со мной, ваша машина уже дома, в гараже, — предупредил Палевский.

Неожиданно на лице Сони отразилось прежнее упрямство. Она открыла было рот, собираясь что-то сказать, но Иван бросил на неё такой взгляд, что она промолчала и погрузилась в прежнюю апатию.

***

Раздался шум отъезжающей машины, и в потревоженном парке вновь воцарилась сонная тишина. О маленькой трагедии большого города напоминали лишь два трупа в низине, лежащие в нелепо-изломанных позах. Но вскоре и они исчезли. Правда, сначала появилась две почти невидимые бесшумные тени, плывущие на высоте птичьего полёта. Они спустились вниз и склонились над трупами. Тихо зажужжал прибор с раструбом, и неяркая вспышка на миг осветила большеглазые маски, а затем всё исчезло. Лишь на траве остались лежать две светлых кучки пепла, как напоминание о бренности всего земного, но и они просуществовали недолго.

Гигантский каменный волчок совершил очередной оборот и солнце, вырвавшись из-за горизонта, со всей своей беспощадной мощью обрушилось на подлунный мир, изгоняя из него пугающие призраки ночи. Тьма снова отступила и пронзительную голубизну ясного осеннего неба раскрасили нежные краски утренней зари. Проснувшиеся птицы спели Гелиосу радостную осанну, а поднявшийся ветерок, будто любопытный щенок, пошевелил кучки пепла, а затем резким порывом разметал их по траве.[1]Qui seminat mala, metet mala[2].

____________________

[1] Записки на полях

Мать-природа равнодушна к смерти, — ведь это неотъемлемая часть жизни. Но она позаботилась о своих игрушках и страх, заложенный ею в инстинкты всего живого, не дает нам бездумно шагнуть за невидимую грань, что отделяет нас от мира небытия.

[2]Qui seminat mala, metet mala (лат.) — что посеешь, то пожнёшь.

Ох уж эти сказки, ох уж эти сказочники!

Вести свой мерседес Палевский доверил Ивану. Естественно, машина была эксклюзивной и за исключением обводов и эмблемы не имела отношения к человеческому автопрому. Поэтому юноша полностью сосредоточился на управлении и дороге. К тому же неприступный вид сидящего с ним рядом Палевского не располагал к беседе. Девушки, которые сидели сзади, тоже не разговаривали. Мари впала в уже привычную для неё задумчивость — в последнее время с ней это часто случалось, а Соня заново переживала приключившуюся с ней несправедливость, и потихоньку роняла слёзы. Они падали на мальчика, свернувшегося клубком на её коленях, но он, находясь в глубоком целительном сне, не чувствовал капающих на него слёз.