Седовласый старец в переливающихся одеждах, ни на миг не становящихся одноцветными, прошел к узенькому зарешеченному окну башни. Солнце заходило, и он хотел полюбоваться закатом. Конечно же, он мог выйти на крышу, или найти какую-нибудь другую поверхность для обзора, но он не хотел покидать свой рабочий кабинет. На сегодня работа еще не закончена.

Это был человек — карта-вне-колоды. Посвященные звали его Вопрошающим. Он был ближе всех к Игроку, и именно через него Игрок передавал свои желания. В том, что Игрок существует на самом деле, Вопрошающий нисколько не сомневался, ибо вот уже третье столетие день за днем испытывал на себе силу контакта с существом мощным, гигантским, и, без всякого сомнения, высшим.

Никто лучше Вопрошающего не знал характера и силы Игрока. И Игрок, несмотря на то, что был богом религии Оживших Карт, не был добрым или злым. Он поступал так, как выпадут карты. Он относился ко всем картам одинаково. У него все карты были всего лишь инструментом для игры.

Вопрошающий тяжело вздохнул, в который раз перечитывая Книгу Игр для непосвященных. Там было на редкость много лжи. Люди всегда боялись и ненавидели тех, кто оказывался не таким, как они. Они боялись карт, своих повелителей и исполнителей воли Игрока, но кроме карт не было защитников человеческих интересов. Потому что карты были людьми, до того, как стать частью колоды игрока.

Каждые несколько десятков лет правила колоды и игры требовали небольшой переделки писания Игрока. И эта переделка вынуждала Вопрошающего сидеть в башне, в своей мастерской, с утра до ночи. И сила, называемая Игроком, контролировала каждое слово в этой новой Книге. Религия? Игра? И то и другое? Все вместе? Даже Вопрошающий не знал этого.

Но солнце медленно заходило, и пора было оставлять работу. Вопрошающий снова постоял у окна, проводил взглядом солнечный диск и медленно направился к выходу из башни. При каждом шаге его одеяние искрилось и шуршало. Седой старец с душой юноши отправился отдыхать. Он прошел многочисленными ступенями вверх и вниз, пока, наконец, не оказался в своей опочивальне. Ему следовало о многом подумать. Все эти годы он держал нейтралитет. А теперь наконец-то понял, на чью сторону ведут его помыслы, и ужаснулся.

Их было пятеро, и они умело держали в страхе весь мир. Теперь их осталось четверо. Но весь мир по-прежнему оставался в страхе. А Маг, убивший Шута чужими руками, вряд ли заслуживал уважения. Игрок молчит. Он знает — карты решат этот конфликт между собой. Карты давно научились разбирать свои проблемы без милосердного вмешательства Игрока.

Итак, Вопрошающий ждал, чем закончится история с убийством Шута, временно закрывшись в своем замке и никого не принимая, а между тем так называемые приверженцы света находились под жесточайшим прессингом Мага, которому не хотелось терять красивую любовницу, тем более что она — неожиданный талант. Совершенно неожиданный, и потому — самый приятный.

Они собрались вчетвером. Четверо сильных и светлых. Стильные мужчины и обворожительные женщины. Будет борьба, и эта борьба будет невероятной. А потому три карты должны быть готовы к борьбе. Маг понимал, что дамы будут не в восторге, но он неплохо знал женские характеры. И поладить с ними он мог вполне, если очень старался.

Справедливость была идеально красивой женщиной, просто великолепной. Золотые волосы, золотые одежды, небольшая золотая корона и вуаль из тонкого черного газа. Это — своеобразный эквивалент повязки на глаза. Оригинально и изящно. Она посмотрела на Мага и задумчиво промолвила:

— По-моему, ты перегибаешь палку, месье.

— А, по-моему, мадам, нет смысла в еще одной смерти.

Смысла действительно не было, но вот только нарушать равновесие ради низших арканов — смешно. Впрочем, Справедливости было все равно. Если Маг требует ее участия в стычке — хорошо, она согласна.

— Ладно, я встану на защиту твоей красавицы. Хоть она и перебивает у меня работу. Сам знаешь, роль этакой черной справедливости.

— Знаю. Но она — наша. И справедливость ее — сродни молнии. Разит, куда дотянется.

Женщина, сидящая поодаль, и развлекавшаяся тем, что выразительно обмахивалась веточкой мирта, вечнозеленым символом мира и благополучия, глухо рассмеялась:

— Да ты поэт, Маг. Почему-то мне не хочется помогать этой истеричке.

Мир была одна из тех, кто не хотел, чтобы юная девочка заняла место Королевы Мечей. Возись теперь с этой дурочкой! А все почему? Магу она, видите ли, приглянулась!

Маг пожал плечами. Именно этого он ожидал. Спокойствие и нежная улыбка в сторону Мира:

— Ты знаешь, мадам, я не могу тебя ни к чему принуждать. Но разве ты сама не хотела бы развлечься?

Мир наклонила голову, и веточка мирта упала ей на колени. Да, ей хочется попробовать свои силы, Маг угадал. Она кивнула:

— Хорошо, я выполню твою просьбу, Маг. Но это в последний раз, учти.

— Благодарю тебя, мадам! — серьезно, стараясь не улыбаться, ответил Маг.

Мужчина со светлыми волосами, сидящий рядом с белокурой и одетой во все белое Миром, был одет в платье со всеми оттенками алого, желтого и оранжевого. У него были золотистые глаза хищника, и этими глазами он умел испепелять. Его глаза были подобны маленькому жаркому солнцу. И этот мужчина сейчас задумчиво рассматривал орнамент на обоях, решая, не выжечь ли на них сверху что-нибудь поинтереснее. Но нет, уважение к дому Мага победило.