Шрифт:
Маг выжидающе молчал, и Солнце, наконец, соизволил высказаться:
— Ну, хорошо, свистни мне, когда что-нибудь случится. Я буду наготове.
— Я не сомневался в твоем согласии, месье.
— Красивых женщин нельзя отдавать на заклание. А Королева Мечей красива.
При этих словах Мир и Справедливость фыркнули: Солнце нарушил одну из мужских неписаных заповедей — не говорить комплименты одной женщине в присутствии другой.
Маг рассмеялся. Все они, приближенные Игрока, не были пуританами. Власть неизменно развращает. А власть этих людей была неоспоримой. Такая власть ведет на самые вершины, и судить их некому, а, следовательно, им позволено все, и они, как могут, стараются совершить это все. А дальше — как решит Игрок. Если, конечно, он захочет заниматься этими мелкими делами.
Собственно, Маг добился того, чего хотел. Теперь оставалось ждать, и, по возможности, подыскивать нового Шута. Это будет нелегко — отыскать карту такого ранга. Но все равно, рано или поздно они найдут достойного. А пока… будут играть неполной колодой. Порой Магу надоедало быть вечно прекрасным и светлым. Он отчетливо понимал, что, будь он Дьяволом, он был бы гораздо счастливее. Но так распорядился Игрок, а идти против Игрока карты не могут.
6
Мальчику было лет десять-двенадцать. Он строил что-то из палок и ила на берегу ручья. Образ перед его глазами появился раньше, чем появился носитель этого образа. Дьявол умел блокировать предупреждающий своих звон, а уж обычные люди никогда не могли чувствовать его появление. Но этот мальчик всегда чувствовал, когда появится Дьявол.
Дьявол минуту или две смотрел на русоволосого мальчишку, а потом сделал шаг вперед:
— Здравствуй.
— Я ждал тебя сегодня. — Улыбнулся мальчик. Дьявол кивнул. Да, этот мальчик заранее знал о его приходе. Это в генах.
— Надеюсь, никто не знает, что я прихожу к тебе? — Вопрос в устах Дьявола прозвучал наивно. Конечно, нет. Каждый ребенок любит тайны. Этот ребенок необычный, и тайна у него тоже необычная.
Мальчик взглянул на своего взрослого друга с некоторой долей осуждения:
— Мне некому рассказывать о нашей тайне, Дьявол. Пусть это хранится в моем сердце.
— Где ты набрался столько возвышенного слога, малыш?
— Мама любит, чтобы компаньонки читали ей вслух романы. Примерно так все они и звучат. Тут хочешь, не хочешь, а заговоришь так же.
— Да, у твоей мамы всегда было пристрастие к романтическому чтиву.
Он помнил ее. Одна из прекраснейших женщин планеты. Впрочем, что теперь? Ему интереснее приходить сюда, к ручью, чтобы поговорить с юным светленьким ангелочком.
— Как живешь, дитя?
— Как дитя. Если бы у меня было больше свободы, я чувствовал бы себя счастливее. А здесь все твердят, что титулованному ребенку нечего делать в лесу.
— Почему?
— Я могу потеряться, меня могут съесть волки, а еще меня могут похитить.
— Вот бы не позавидовал я твоим похитителям.
— Я тоже.
Эти двое понимали друг друга так, словно прожили вместе долгую-долгую жизнь. Это вовсе не было удивительно, потому что именно детский ум более всего восприимчив ко всяким чудесам. А Дьявол сам был чудом из чудес. С мальчиком он позволял себе становиться добрым, беспечным, не выкидывать гнусных фокусов, положенных Дьяволу, карте непредсказуемой и явно со многими психическими отклонениями.
«Игрок через колоду правил жизнью мудро и по собственному усмотрению, ибо был разумен по природе своей и умел отличать добро от зла. Но однажды, когда Игрок был отвлечен, пришел шулер и стал продолжать Игру, и не все из колоды заметили различие в игре, а на землю Игрока посыпались беды и зло, выдаваемое за добро».
Собственно, ничего нового здесь сказано не было. Зло всегда выдает себя за добро. Потому, хотя бы, что так легче проникнуть в сердца и души людей. Во имя добра они готовы убивать, грабить, насиловать, совершать еще тысячу различных грехов. И все это — с маской праведников на лицах. Главное — чтобы было чем прикрыться, а что ты делаешь там, под покровами — это уже никого не интересует.
Вопрошающий знал об этом. И о шулере он тоже знал. Вернее, шулеров было множество. Только Игрок был единственным и неповторимым. Он был создателем. Он был разумной великой силой. А шулеры несли в мир хаос. У них, наверное, с серым веществом в голове было не все в порядке, или просто все они задержались на стадии развития, когда из любопытства ребенок ломает свои игрушки.
Игрок неплохо отстаивал свои позиции, и Вопрошающий иногда думал о том, что, порою, Игрок сам дает свою колоду поиграть, чтобы люди и карты заметили разницу между ним и каким-нибудь шулером, чтобы поняли, как велик Игрок. Но люди не различали истинных поступков карт. Для них все поступки карт были непонятны. Да и собственные поступки карт благочестием и добротой не отличались.
Но не Вопрошающему было осуждать их. Он — всего лишь связующее звено между Игроком и картами. В том, что ему известно больше, чем всем остальным картам — воля Игрока. Он все-таки по-своему любит эти создания, хоть они очень далеки от совершенства. Они развращены и жестоки, они забывают, что сила и власть дается им Игроком.
Впрочем, Вопрошающий хоть и понимал все, но, тем не менее, не мог доводить эти сведенья до обычных людей. Люди узнают только то, что делает карты относительно ближе к ним. Люди должны видеть в картах своих повелителей и защитников, проводников воли Игрока. В задачу Вопрошающего входило в том числе и не давать людям знать слишком многое. Этого допускать не следует.