Шрифт:
Комиссаров выпил и поднялся. Ополоснул стакан и поставил на стекло под зеркалом - вверх дном.
– Девчата, всё!
– Уже? Еще б попел, раз голос прорезался.
– Пора! День предстоит насыщенный.
– Если бы ночь...
– А ночью надо спать. Приятных сновидений!
– О толстом и горячем можно?
– Ну, эта сфера вне партийного контроля. Вы как, ребята?
– Беспартийных-то хоть не тревожь...
Александр вознесся, оставляя стаканом на коврике между кроватями. Морщась, Хаустов допил. Избегая невыразимых женских глаз, они сказали "спокойной ночи" и вышли в коридор, освещенный с подобающей отелю расточительностью.
Хаустов свернул на лестницу, бросив через плечо:
– Идем на воздухе провентилируем.
Комиссаров обернулся:
– Оргдела...
За лестницей на левой стене был занавес. Он свисал из-под самого потолка до ковровой дорожки - тяжелыми складками. Александр дошел до края, взялся за плюш, отвел и заглянул. Не увидев ничего, кроме провала в черноту, он ощутил себя заброшенным - как за кулисы жизни. Что подтверждали из глубоких ниш немые двери. Вместе с коридором он свернул и задержался у одной - с изящно выписанной цифрой "23".
Ни звука. Щель слева была узкой. Щеки небрито скользнули по сходящимся лакированным граням. Из номера ничем не пахло. Жаль, что не пес. К тому же, сигареты притупили.
Раздался шум, и он отпрянул.
Шагая ковровой дорожкой, он увидел в перспективе, как из лучшего номера на этаже - большой "сюиты" - выталкивают женщину сорока пяти лет. Она была голая и упиралась. Груди большие и вразлет. Живот был зашнурован в корсет с кружевами, под линией которых на фоне свежевыбритого лобка болтались перекрученные подвязки. Увидев Александра, она бросилась обратно в номер и нарвалась там на удар, который развернул ее и отшвырнул через всю ковровую дорожку на стену. Входя в свою темноту, он успел заметить, как вылетел и опустился на женщину газовый пеньюар, отороченный кроваво-красным пухом.
Свесив руки, Александр сидел на кровати. Не зажигая сигареты, припаявшейся к верхней губе. Потом снял трубку.
– Игэн?
– отреагировал бессонный Кошут.
– Number twenty-three, please?.
– Just a moment, sir?.
После паузы включилась Иби. Нет, она еще не спит. А что делает?
– Лежу в постели.
– Смех.
– С Александром Андерсом на животе...
– И как?
– Еще не кончила. Но предпочла бы с автором.
А он что делает?
– Он ужасом объят.
– Каким?
Он усмехнулся:
– Экзистенциальным. Сегедским...
– А где сосед?
– Работает. Сейчас придет.
– А ужас почему?
– Не знаю.
– Он открыл ее зажигалку, крутнул колесико и прикурил. Увидел нечто...
– Что?
– А выйди в коридор и загляни за занавес.
– Сейчас. Не покидай меня...
Трубка упала в постель. Усмехаясь на галлицизм в устах венгерки, на это возбуждение, на легкий ее подъем, он затягивался сигаретой и слушал паузу ее отсутствия. Через три минуты услышал дверь, брякнувший в ней ключ, босые ноги - и трубка подскочила на простыне.
– Темно, как в жопе. Что ты там мог увидеть?
– В том-то и дело... Ничего.
– Просто банкетный зал, и выключили свет. Ты пьяный?
– Еще как.
– А хочешь, сделаем любовь по телефону?
– Сосед идет. Сделай за меня.
– О'кей!
Комиссаров вошел с осуждающим видом:
– Приличная девушка, а скачет, как ведьма!.. Переводчица наша! Сиганула по коридору в чем мать родила.
Сел напротив и стал выкладывать на тумбочку какой-то западный медикамент - вздутые пакетики из фольги.
– Шибаев, - донес Александр, - Нинель Ивановну при мне обидел.
– То есть?
– В морду дал.
– Уже?
– удивился Комиссаров.
– Вероятно, отказала против естества. Пустое! Забудь. Смотри, чем Хаустов нас отоварил. Мэйд ин Франс! Корешок ему привез, агент. "Жель" называется. Боль как рукой снимает. А если перед выпивкой, то без последствий вообще.
– У агента тоже язва?
– Не исключено. А Хаустов, бедняга, тот на грани прободения.
– Пьет много.
– Не в этом дело. Жену он очень любит.
– Рак у нее?
– Нет. Пятая графа. Такая, понимаешь ли, сверхчеловеческая альтернатива: или - или. Бросить сумел. Но разлюбить не смог.
Комиссаров надорвал пакетик и выдавил белую массу в стакан с водой. Размешал зубной щеткой и, морщась, принял. Лег и, наверное, закрыл глаза под зеркальными стеклами очков.
Александр вышел на балкон, обнесенный пузато выгнутой решеткой с каким-то гербом. Почувствовал он себя, как на пароходе в ночном океане. Отель сиял, а город экономил на электричестве. Посреди площади чернел огромный сквер. Направо в улице белелась погашенная реклама американского фильма с Джейн Фонда. Лет десять, даже шесть назад пробравший его озноб весны он принял бы за предвестие счастья.