Женя залпом выпил остывший кофе и отставил стаканчик на край стола.

— Сложная работа у анестезиолога — там нужно правильно рассчитать дозу препарата, чтобы усыпить человека без последствий. У хирурга. Он должен человека вылечить, а не… — он провёл большим пальцем поперёк горла, а я охнула:

— Господи, что ты такое говоришь!

Он засмеялся, и я смогла немного расслабиться. Улыбнулась.

— Видишь, ты хоть перестала быть похожей на застывшую статую. Работа у меня интересная. Если хочешь, как-нибудь можем встретиться по старой дружбе, и я тебе расскажу.

— Хорошо, — я кивнула. — Замётано.

— Замётано, — кивнул он в ответ, снова мазнув по мне пристальным взглядом, задерживаясь на наверняка усталых глазах. Я внутренне поёжилась от непрошеных домыслов, какие же мысли сейчас посетили Женьку, но я тут же запихнула их в чёртов дальний ящик сознания и закрыла на замок. Я так делала всегда, когда призраки прошлого грозились прорваться в мою нынешнюю жизнь. Я понимала, что, скорее всего, он был в курсе того, что произошло тем летом, три года назад, и я должна была относиться к этому спокойно. В конце концов, я ничего плохого не сделала. Я была не виновата…

— Ладно, Жень, — поднявшись из-за стола, я выбросила в урну пустой стакан и недоеденную булку, — мне было очень приятно с тобой пообщаться, но я должна вернуться к маме.

— Да и мне пора возвращаться к работе, — он тоже встал. — Всего хорошего, Ева.

— И тебе, — я попятилась к выходу и махнула рукой. — Пока.

Когда я вернулась на второй этаж, в отделении неврологии происходило что-то странное. Остановившись у пустовавшей стойки дежурной медсестры, я натянула на ноги бахилы и прошаркала по коридору в сторону реанимации, откуда доносились какие-то суетливые звуки и голоса. У палаты мамы столпились медсёстры. Некоторые бегали, выполняя распоряжения Виталия Романовича, некоторые что-то писали, а он сам, сокрушённо повесив голову, отложил дефибрилляторы (я и не заметила, что он держал их в руках) и глухо прорезал шум других голосов:

— Зафиксируйте время смерти — 17:32.

Осознав, что произошло, я закрыла рот рукой и горько заплакала. Монотонный писк монитора ЭКГ смешался с шумом крови в моих ушах, и превратился в приговор. Для мамы. И для меня. Теперь она была воспоминанием. Светлым, добрым и дорогим. Как и всё, что когда-то мне было дорого.

Пять лет назад…

— В этом году мы можем принять участие в гонках на законных основаниях, — Влад буравил взглядом Марка, вытягивая наружу ту черту характера моего брата, которую можно было назвать беспечностью. Уже битый час Влад подначивал его поучаствовать в традиционном заезде местных мотоциклистов-гонщиков, подливая масла в огонь воспоминаниями о самых ярких моментах прошлогодних гонок, а у меня кровь стыла в жилах. — Нам по восемнадцать, можно теперь не придерживаться ограничений. Подумай только: ночь, только уличные фонари освещают дорогу, гул моторов… тёлочки в обтягивающих топиках, — друг лукаво поиграл бровями.

Я скептически фыркнула, печатая на смартфоне сообщение Леночке:

— Вы собираетесь на гонки из-за бешеной любви к мотоциклам или к девочкам?

— Одно другому не мешает.

Марк отбросил в сторону университетские конспекты и шумно вздохнул:

— Всё это конечно очень соблазнительно, но есть парочка «но», — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Во-первых, гонки эти незаконные, так что и мы на законных правах там сделать ничего не можем. Во-вторых, наши мотоциклы недостаточно мощные. Обычные «хрусты» в спортивной облицовке. Нет даже смысла рыпаться.

Марк тоже прикупил себе так называемый «хруст» в прошлом году, заработав какие-то деньги на летней подработке, так что парни теперь гоняли на пару. Теперь я волновалась за двоих, хотя уже обвыклась.

— Ну, с таким-то настроением… — пробубнила я.

— Это всё фигня, Марк, — энтузиазма у Влада не убывало. Даже как-то наоборот. Казалось, сомнения моего брата его только подзадоривали. — Ты то должен знать, что мощность тут играет не самую большую роль. Главнее — умение самого гонщика. Да там большая часть участников положатся на первом же крутом повороте.

Оторвавшись от телефона, я шокировано уставилась на друга. Ужасающая картинка, где мотоциклы моих мальчишек слетают с трассы и разбиваются вдребезги вместе с ними, предстала перед глазами, и меня передёрнуло.

Переписка с подругой, в которой мы обсуждали расставание Алины с парнем, была успешно позабыта.

— Ну теперь я точно против, — нажав на телефоне кнопку блокировки, я бросила гаджет в кресло, а сама поднялась на ноги. — Что значит «положатся»? Они разобьются? Что это за увлечение такое, которое может жизни лишить?

— Да успокойся, малая, — сказал брат. — Всё там нормально.

— Ева, знаешь ли, смерть — это в принципе дело случая. Можно зимой выйти из дому, поскользнуться на крыльце, треснуться башкой о ступеньку и отъехать. Так что теперь, не выходить зимой на улицу?

Я подозрительно посмотрела на парней:

— Вы что, в какую-то секту суицидников записались? Что это за размышления вообще?

— Нормальные размышления, — Влад почесал тёмную бровь. — Ну так как? Едем?

— Нет!

— Ладно, — в голос со мной лениво протянул Марк.