Мы едем, петляя по городу на приличной скорости. На окраине въезжаем в какие-то ворота, которые водитель открывает пультом, не выходя из машины, и сразу закрывает за нами. Носилки с телом Ярослава перегружают в стоящую здесь машину скорой помощи, мы все выходим во двор, а черный минивэн уезжает.

Мужчины, а здесь Федор, Максим, Алексей и двое из тех, что охраняли мешок с деньгами, неспешно располагаются в тенечке, словно ожидая чего-то. Это выглядит немного странно, но пытаться командовать или приставать к ним с вопросами мне совершенно не хочется. Надеюсь, они знают, что делают. Сижу на скамейке под развесистым деревом с крошечными плодами, похожими на гранат, и пытаюсь сообразить, как мне жить дальше, что меня ждет.

Поглаживаю живот, стараясь успокоить себя и ребенка, но, конечно же, очень переживаю за Эда — восстановится ли он полностью. Мне даже на минутку хочется, чтоб он остался слабым, беспомощным — тогда я была бы ему больше нужна, тогда он не отталкивал бы меня. Я катала бы его на коляске и то и дело обнимала бы и целовала.

Через час, примерно, в этот двор въезжает другая машина. С водительского места шустро вылезает тот самый личный врач Эдуарда, в обычной одежде и с кейсом в руках и зачем-то ныряет в салон машины, где лежит тело Ярослава. Я удивляюсь, как он мог оставить своего пациента и спрыгиваю со скамейки, чтобы пойти и расспросить врача, и тут вижу: Федор с Максом вытаскивают с пассажирского сиденья и ставят на ноги... Эда!

Срываюсь с места, бегу к нему, обнимаю и плачу все-таки. Наверное, от радости можно. Живой! Трогаю его лицо, волосы, плечи в свободном худи и не могу натрогаться. Шепчу его имя, встаю на цыпочки и утыкаюсь губами в его шею, целую и замираю так, прижавшись к нему. Как же хорошо прижиматься к нему! Его кожа сейчас солоноватая на вкус; она напоминает мне о наших купаньях в море и, к сожалению, о том, что он решил не быть со мной больше. Осознаю, что сейчас он не обнимает меня в ответ.

Отрываюсь от него, вглядываюсь в лицо и замечаю, что Ястребова держат под руки, помогая стоять, охранники, и все трое терпеливо ждут окончания проявления моих чувств. Отхожу в сторону, неловко улыбаясь, и парни доводят Эда до скамейки и усаживают, прислонив к спинке. Я тут же сажусь рядом и прижимаюсь к нему, не могу не прижаться к моему любимому. Это невозможно.

— Ребята, если я еще раз придумаю что-то подобное, — говорит этот мужчина хриплым и слабым голосом, покашливая, — лучше сразу пристукните меня бутылкой виски по голове, чтобы не мучился.

— А что, что ты придумал? — спрашиваю.

Ястребов закашлялся. Он вынимает из кармана спортивных штанов карандаш-ингалятор и пшикает себе в рот. А Федор подносит ему раскрытую бутылку, судя по цвету жидкости — как раз виски. Эд отпивает несколько глотков прямо из горлышка и сипло говорит:

— Как убить младшего Ястребова, разумеется! Чтобы, наконец, избавиться от его кредиторов и завладеть его деньгами и молодой женой.

— Что?! — я вытаращиваю глаза, отшатываясь от него, веря и не веря.

— А что такого? — Придвигается ко мне Эд. — Когда меня реально затягивало в тоннель из-за этого гада, и был шанс не проснуться, я вдруг понял, что важно, а что нет. Подумал: если выживу, буду тискать хорошенькую вдову, — он хватает меня за запястье; сил у него после спиртного, видимо, прибавилось, хватка просто железная. — Такую девочку на корпоратив привести — все обзавидуются. Погоди, ты успокаивающее когда в последний раз принимала? — Это он спрашивает меня.

Молчу, пытаясь высвободить руку от захвата этого монстра. Точно синяки останутся.

— Ребята, дайте ей еще микстуры, — командует Ястребов. — Не такой, как мне, традиционной.

Федор приносит мне стеклянный стакан с таким же травяным отваром, как раньше предлагал врач; мои зубы стучат о стекло. Меня прямо трясет всю, пока пью. Вдруг вспоминаю вчерашнее сообщение Эда, присланное с неизвестного номера, как будто имеющее скрытый подтекст в вопросе.

— Ты и меня привязал к его смерти, с помощью того сообщения?! — кричу в отчаянии и замахиваюсь, чтобы врезать ему по подлой физиономии.

Перехватывает мою вторую руку и сжимает сильно, почти больно.

— Никогда больше не пытайся так сделать, девочка. Ты ответила: тебе безразлично, есть он или нет; никто за язык не тянул. Или за пальчик. «О, женщины, вам имя — вероломство!» — произносит он слышанную мной где-то фразу. — Ну, что там? — этот вопрос адресован мужчинам, столпившимся возле автомобиля.

— Пациент скорее жив, чем мертв, — почему-то произносит Макс слова из известного мультика, усмехаясь, словно он сейчас паясничает или даже глумится.

— Мадам Ястребова, — говорит Эд, — ты присутствуешь при историческом моменте — испытании чудодейственного противоядия. Как думаешь, что сейчас произойдет? Подсказываю: «Есть многое на свете... что и не снилось нашим мудрецам». Или даже «Ничто не ново под луной». Ну, подумай, о чем я... Не догадываешься? Ладно, я, конечно, совсем не Ромео, а Ярик уж тем более не тянет на Джульетту, но разве ты не видишь аналогию?

— Не понимаю, о чем ты; оставь меня в покое! — выкрикиваю сквозь зубы, все еще пытаясь освободиться.