— В основном готовкой занимаются големы и [Повара]. Вистрам нанимает лучших, а то, что мы не съедаем, они сохраняют на другой день.

— Наверное, это удобно, иметь кучу конструктов, чтобы делать большую часть работы. Хотя я не знаю, как вы так легко с ними уживаетесь.

Кальварон пожал плечами. По дороге сюда он прошел прямо рядом мимо двух огромных, громоздких каменных големов, в то время как Церия и остальные прошли как можно дальше от них.

— Если вы останетесь здесь, то быстро к ним привыкнете. Беатрис ненавидела все здешние зачарованные доспехи. Целых два года она думала, что это другие дуллаханы, и окликала их.

Он засмеялся, и Беатрис нахмурившись перестала есть. Фишес огляделся вокруг.

— Я ценю, что нас кормят сразу по прибытии, но вы уверены, что здесь нет приветственной речи? Никакого представления?

— А оно вам надо?

Кальварон подождал, пока Фишес покачает головой.

— Большинству магов нет дела до новых учеников. Только Экспансионисты и Возрожденцы заинтересованы в том, чтобы была система, хотя каждая фракция обычно вносит свой вклад.

— Экспансионисты? Возрожденцы?

Фишес и Церия обменялись взглядами. Кальварон кивнул.

— Вы скоро узнаете о них больше. Но Вистрам не является единым местом. Вы быстро поймёте, что здесь есть свои фракции. Маги либо объединяются вместе, либо ходят в одиночку, в зависимости от личных качеств.

Церия была удивлена этим.

— Значит, здесь нет официальной церемонии, где мы выбираем, где мы хотим оказаться? Я думала, нас определят в группу или… фракцию или что-то в этом роде.

Кальварон рассмеялся, пока ел, и даже Беатрис улыбнулась.

— Не будь глупой. Кто будет настолько глуп, чтобы публично объявить, на чьей он стороне? Не говоря уже о том, что нельзя вот так просто объединять разумных в группы.

Он фыркнул и указал на новых студентов.

— Если вы умны, вы будете выбирать с умом и никому не скажете, если присоединитесь к фракции. Конечно, слухи об этом быстро распространятся, но, по крайней мере, у вас будет шанс. И я надеюсь, что вы продадите свою верность с умом. Чтобы выжить в одиночку в Вистраме, нужно быть сильным магом, но лучше так, чем стать рабом.

Он указал ниже по залу, на небольшую группу магов, которые сидели в одиночестве. Их мантии были явно магическими, а один из них повысил голос и указал на иллюстрацию, которую создал из воздуха.

— Видите их? Это Изоляционисты. Они предпочли бы, чтобы мы вообще перестали принимать новых магов в Вистрам, и чтобы начинающие маги сами находили сюда дорогу. Да, это отсеет посредственных кандидатов, но представьте, сколько бизнеса мы потеряем!

Беатрис нахмурилась.

— Глупо. Пустая трата денег.

Кальварон закатил глаза.

— Беатрис – Возрожденка. Она принадлежит к фракции, которая считает, что мы должны широко распахнуть наши двери и начать новую эру магии, как в прошлые века.

— А ты? К какой группе ты принадлежишь?

Кентавр усмехнулся.

— Я не представлен, по крайней мере, пока. Возможно, я присоединюсь к какой-нибудь фракции, но я ещё не настолько важен, чтобы они начали на меня давить. А что насчёт тебя, Фишес? Стал бы ты Изоляционистом или Возрожденцем, если бы представилась такая возможность?

Фишес кивнул сам себе, задумавшись.

— Ну, я пока не в курсе всех нюансов дискуссии, но моя позиция была бы…

Церия пнула Фишеса под столом. Он вскрикнул, и она зыркнула на него. Кальварон снова рассмеялся.

— А ты быстро учишься, не так ли?

Церия как раз собиралась спросить Кальварона о различных фракциях в Вистраме, когда услышала какой-то звук. Она повернула голову и уставилась на один из входов в большой зал. Через него ворвался молодой человек в растрёпанных одеждах, крича:

— Гули! Они заполонили западные коридоры!

На секунду воцарилась ошеломлённая тишина, а затем все новые ученики начали кричать. Вбежавший маг скрылся в зале, и тут Церия увидела их.

Гулей. Они выбежали из коридора. Мёртвые тела прыгали вперед с невероятной силой и ловкостью, и их глаза горели нечестивым светом.

Она даже не стала раздумывать. Церия встала и направила палец на монстров. Без палочки она не могла применять сильную магию, но это заклинание она отточила до того, что оно стало смертоносным, словно стрела.