— А вот и завтрак! — пропела Элина, развеивая этот приступ и лавируя между стулом и тумбочкой с подносом в руках. — Каша!

Я принюхалась получше и почувствовала, как внутри все оборвалось. Это был запах рисовой каши с изюмом, которую мы ели в каждое Рождественское утро.

— Спросила у твоих родителей, чем тебя обычно кормят на праздниках, — смущенно призналась Элла. — Варила три раза, сломала ноготь. Если не понравится…

Она зря волновалась — я жадно глотала ложку за ложкой, даже не прожевывая. В животе разливалась приятная теплота. Дело было вовсе не в каше.

— Мне нужно рассказать тебе кое-что важное, — вдруг сказала Элина, все это время с улыбкой наблюдавшая за мной.

— М? — оторвалась я от тарелки, вытирая запачканную щеку.

— У меня низкий заряд, — Элла села рядом на самый краешек. — Потому не могу творить настоящую магию.

Я взяла ее за руку, не желая признаваться, что знаю это давным-давно:

— А как ты колдуешь? Были же огоньки и сияние. И на уроках ты…

— Поверь, это ничтожно по сравнению с тем, что умели Верховные до меня. И тем, что когда-то умела я.

Элина задумчиво смотрела то на краешек ширмы, то на пол, прежде чем продолжила:

— Рири, наши родители для нас все. И я верю, что мы для них тоже. Но так получилось, что мы будто стоим по разные стороны пропасти и не можем докричаться друг до друга.

Я кивала, как китайский болванчик, продолжая гладить ее по плечу. Она давно копила в себе то горькое семя и должна была показать этот «сад» тому, кто был готов выслушать.

— После падения Арилии между ними все испортилось. Знаешь, бывают такие периоды, когда вы устаете быть идеальными друг для друга. А тут еще такое несчастье. Сначала они просто друг друга не понимали. Потом начали ссориться с каждым разом все изобретательнее, находя друг в друге побольше больных мест, куда можно ткнуть. Это была настоящая война со стратегией и генеральными штабами. Первое время меня старались держать в стороне. Но однажды папа изменил маме. И ставки в игре стали крупными.

Элина обняла себя руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону, при этом говоря спокойно и размеренно, словно речь шла о прогнозе погоды:

— Я была переходящим призом. Можно было запретить со мной общаться проигравшей стороне, можно было рассказывать сплетни, можно было подделывать мой почерк в записках «Папа, почему ты меня не любишь?». Я мечтала хоть на один день вырваться из этой резни, потому школа Эйлин стала для меня последней надеждой. Но как раз в Йоль эти двое решили, что невероятно весело прямо посреди праздника заставить меня выбирать, кого я люблю больше. Как сейчас помню: мама заливается слезами, папа — ласково твердит, что любимая доченька не может разочаровать. А дальше как в тумане. После этого кошмара ничего по-настоящему прекрасного у меня не выходит. Их надо ненавидеть изо всех сил. Но я люблю этих идиотов! И у меня сердце сжимается каждый раз, когда они говорят, что недовольны мной!

Она замолчала, зажмуривая глаза и сжимая губы с такой силой, словно боялась сказать нечто страшное. Но я знала: горькое семя должно выйти одним махом, иначе прорастет в груди заново.

— Вот почему ты так мне нужна! — вдруг разрыдалась она, прежде чем я успела сказать хоть слово. — У тебя есть все, чего нет у меня: хорошая семья, мощный заряд, нет загонов величиной с мои. И я подумала, что если помогу тебе, то смогу и себе! Но, Ри, я не могу! Я плохая подруга!

Элла говорила чистую правду: эгоизма и вредности в ней было выше крыши. Но вину в глазах она точно не отыгрывала.

— Мы все плохие друзья в какой-то степени, — похлопала я ее по плечу.

Она отстранилась от меня, шмыгая носом, и слабо улыбнулась:

— Не нравлюсь тебе такая?

— Иногда даже бесишь, — призналась я. — Но дело не во мне. Понравься самой себе для начала. А родители… Блин, Элла, да мы созданы для того, чтобы их разочаровать!

— О нет, только не мы, — горько усмехнулась она. — Ри, я говорила еще и про…

Договорить она не успела. Мне в рот попала прядь волос, и я закашлялась, выплевывая ее. А дальше все завертелось, как на карусели.

У меня между пальцами струились мягкие шелковистые темно-рыжие волосы. На кучу тонов темнее моих прежних. И голос все никак не уходил вниз.

Это то, что я хотела сказать?

— Элла, — отставила я тарелку в сторону, — дай мне зеркало.

Она со вздохом достала пудреницу из кармана и пробормотала:

— Хотела перейти к этой теме после завтрака. Прошу, только не…

Ее последние слова потонули в страшном шуме у меня в ушах.

У моего отражения были золотые искорки в глазах.

***

— Ее звали Верена Ксилиа. Выпустилась всего пару лет назад, путешествовала по всем нашим мирам, но решила вернуться в родную школу и рассказать о всех чудесах, что видела.

Мы с Клариссой медленным шагом гуляли по опустевшим коридорам школы Ронетт. В отсутствие девочек, разбавлявших мрачность обстановки звонкими голосами и просто одним своим присутствием, запустение и бедность ощущались еще острее.

А, может, я просто увидела все новыми глазами?