шевелилось в глубине души что-то неуютное. Что ни говори — вес небывалый!

Словом, наука наукой, техника техникой, но слава богу, что этот взлет уже

позади.

Белая звездочка хвостового огня лезет по небу вверх.

А в начале полосы уже начинает взлет второй корабль. .

Им предстояло пройти многие тысячи километров, выполнить в ночной тьме

сложнейшие совместные маневры, а потом, разойдясь, разными маршрутами

вернуться домой. Не каждый день выполняются такие задания даже на нашем

видавшем виды испытательном аэродроме! И оставшиеся на земле, разговаривая, читая, занимаясь многими своими наземными делами, каким-то уголком

подсознания никак не могли оторваться от наших товарищей, делавших в черной

стратосфере свою трудную работу.

Не буду описывать весь ход этого незаурядного вылета: я в нем не

участвовал и знаю о дальнейшем со слов моих друзей,— благо друзья у меня

были в составе обоих экипажей.

Поначалу все шло как следует. Под машинами лежала спящая земля, над

ними — бездонное, чернильно-черное ночное небо. Температура воздуха за

бортом такая, что ртуть ушла куда-то в самый низ шкалы термометра: на земле

можно целую жизнь прожить, так ни разу и не хлебнув такого морозца! Но люди

365

всего этого почти не замечали — точнее, не отмечали в сознании, так как, во-первых, привыкли к обстановке дальнего ночного высотного полета, а во-вторых, были по горло заняты каждый своим делом: когда работы иного, не до красот

природы!

Итак, начало полета прошло вполне благополучно. Но благополучие это

длилось недолго. Первые признаки возможных осложнений появились уже через

несколько минут после выхода на заданную высоту. Впереди по курсу среди

ночной тьмы заиграли зарницы. Увидев их, летчики сразу вспомнили грозу, прокатившуюся над аэродромом незадолго до вылета. Неужели это она? Вроде не

должна бы здесь быть: синоптики обещали, что грозы уйдут от намеченною

маршрута полета в сторону.

Но — та самая или другая — гроза была уже совсем близко. Времени для

особенно долгих раздумий не оставалось. Надо было решать: лететь ли прежним

курсом дальше или отворачивать в сторону?

Нет, не следует чрезмерно упрощать сложившуюся ситуацию. Проще всего

было бы назвать решение лететь вперед безграмотным или явно

авантюристическим. Но тогда вообще и разговаривать было бы не о чем. А речь

идет о вещах куда более тонких, чем, скажем, бездумное стремление летчика ни с

того ни с сего влезть на тяжелой, перегруженной, неманевренной машине прямо

в грозу.

Дело в том что грозы прямо перед самолетом действительно не было.

Впереди, над самым горизонтом, просматривались звезды. Однако оценить

сколько-нибудь точно, насколько ниже летящих самолетов останется верхушка

грозовых облаков, было невозможно: что ни говори, ночь есть ночь. И конечно, благоразумие требовало отвернуть от этой опасной, так нечетко ограниченной

зоны. Такое решение диктовалось всем многолетним, нелегко доставшимся, а

потому особенно весомым авиационным опытом.

Внезапно впереди и ниже ведущего самолета загорелось сразу целое поле

ярких зарниц.

— Это было похоже на черный мраморный стол, весь в сверкающих

золотистых разводах, — рассказывали мне потом участники этого на всю жизнь

запомнившегося им полета.

И тут второй летчик ведущего корабля сдержанно спросил: 366 — Не притянет нас она? Может быть, лучше обойдем?

Настаивать он не мог. Не мог, несмотря на то, что прослужил в авиации

значительно дольше, чем командир корабля, и образование имел посолиднев, да и

по всему складу своего характера лучше умел, принимая какое-то решение, учесть все многообразие конкретных обстоятельств. Но он был вторым пилотом в

тот день. И прекрасно понимал, что какие бы то ни было споры с командиром

корабля, особенно в сложной обстановке, сами по себе таят порой не меньшие

опасности, чем даже явно ошибочное решение командира.

А командир встретил замечание своего коллеги молча. Лишь через некоторое