еще подсматривая в щелку, на современном истребителе просто невозможно. Тут

самый несовершенный прицел даст лучшие результаты, чем полное его

отсутствие.

Каково же было изумление окружающих, когда .мой напарник ответил на

этот наивный вопрос весьма неопределенно:

— Не знаю. . поручиться не могу.

Назревал крупный скандал. Дабы по возможности пресечь его развитие, председатель комиссии — видный советский авиационный военачальник, сам

первоклассный летчик, дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант

(ныне маршал авиации) Е. Я. Савицкий —решил слетать со мной сам.

И вот мы в воздухе. Несколько минут полета — и на экране индикатора

появляется дрожащий флуоресцирующий крестик. Это — наша цель. Энергично

доворачиваю машину на нее, краем глаза поглядывая на приборы слепого полета

— как со скоростью, не великоват ли крен? Нет, ничего, все в приемлемых

пределах.. Загоняю метку цели в нужное положение. . Теперь нужно не упустить

ее: машина круто, с нарастающей перегрузкой вписывается в глубокий вираж. .

Палец на гашетку.. От короткой пушечной очереди самолет ритмично дрожит, будто кто-то быстро бьет его по днищу молотком. В нос ударяет острый

пороховой запах.. Но до мишени, судя по прибору, остается едва несколько

секунд полета. Резким рывком бросаю самолет в сторону — метка цели, мелькнув, исчезает с экрана: теперь столкнуться с мишенью невозможно..

Все — боевой заход сделан. Плавным виражом с горкой выходим в исходную

позицию для следующего захода.

Наконец кончаются снаряды. Да и по остатку горючего вроде пора домой.

По дороге Евгений Яковлевич молчит. И я ни о чем его не спрашиваю: у

начальства спрашивать не принято, да и положение, в которое я попал, достаточно щекотливо — что ни говори, а, называя вещи своими именами, меня

заподозрили в жульничестве. Или, если хотите, в фирмачестве, что в общем

почти одно и то же.

379 На земле Савицкий, едва выбравшись из кабины, громко сказал:

— Работает честно!

И добавил, усмехнувшись:

— А интересная в общем штука!

Таким образом, все обошлось благополучно. Более того — не без некоторой

пользы для репутации нашей новой аппаратуры.

В сутолоке текущей работы я даже как-то и задуматься не успел о, так

сказать, нравственной стороне происшедшего. Лишь значительно позже пришло

в голову, как в общем легко угодить в положение ответчика за чужие грехи!

Хотя, впрочем, не такие уж они чужие — грехи товарищей по профессии.

Принадлежа к какой-то корпорации, надо уметь отвечать за нее.

Мои коллеги могут возразить мне, что проявления фирмачества в наши дни

редкость, исключение. И они будут правы: конечно же, исключение! Потому, наверное, так и запоминается каждый раз, когда мы с ним сталкиваемся. И во

всяком случае, веления летной этики на сей счет ни малейших сомнений не

вызывают. Она — против!

* * *

Не довольно ли, однако, примеров?

Наверно, читателю давно уже ясно то, что я понял, лишь поработав

некоторое время летчиком-испытателем: шагу нельзя ступить в нашем деле без

того, чтобы не столкнуться с очередной морально-этической проблемой!

Со всех сторон, как деревья в густом лесу, окружают летчика эти проблемы, причем в отличие от деревьев они не стоят смирно, а перемещаются, расширяются, сжимаются, то выходят на передний план, то скрываются за

соседями, цепляются друг за друга, толкают то в одну, то в другую сторону, вмешиваются активно в его взгляды, привычки, принципы, во всю его жизнь!

Иногда правильное решение подобной проблемы видно, что называется, невооруженным глазом, иногда же, наоборот, так хитро замаскировано, что

шансов найти его сразу почти нет.

Берешься ли ты за новое, еще в деталях неизвестное тебе задание, входишь

ли в состав нового экипажа,

380

решаешь ли извечный, едва ли не в каждом полете всплывающий испытательский

вопрос — когда продвигаться дальше, а когда остановиться, чтобы осмотреться и

немного подумать, составляешь ли летную оценку, — всюду тебя окружает не

одна только техника, но и многообразные человеческие проблемы.

Мне понадобилось, как было сказано, несколько лет, чтобы сформировать