загорятся унты. Ждать больше нельзя. Преодолевая силу встречного потока

воздуха, вылезаю за борт, делаю небольшую затяжку и раскрываю парашют.

. .Скитания по мертвой, выжженной эсэсовскими карателями земле.

Перестрелки с фашистскими патрулями. Наконец, выход к партизанам

Рогнединской бригады. .

В свою часть мы со штурманом Георгием Никитовичем Гордеевым

прилетаем на У-2 эскадрильи капитана Т. Ковалева, летчики которой через линию

фронта держали связь с брянскими партизанами и вывезли нас из тыла

противника. Прилетаем, когда положа руку на сердце никто нас уже не ждал..

. .Обрывки увиденного и пережитого за годы войны теснят друг друга, хотя я

сам повоевал не так уж много: был отозван обратно на испытательную работу и

со второй половины сорок третьего года бывал на фронтах только в

командировках.

Товарищам, которые провели в боях всю войну, от первого до последнего

дня, есть о чем вспомнить в День Победы гораздо больше, чем мне.

* * *

Суровые четыре года жестоко потрепали наш коллектив. Погибли, выполняя

свой долг, Ю. Станкевич, В. Федоров, С. Корзинщиков, Ф. Ежов. Перешел на

другую работу (руководить летчиками-испытателями крупнейшего авиационного

завода) Козлов. Закончил летную деятельность (не раз переломанные кости в

конце концов сделали свое дело) Чернявский.

102 Много хороших людей, нужных для дела и по-человечески близких сердцу

каждого из нас, потерял и продолжал терять наш коллектив. Но работа стоять не

могла. На место очередного погибшего находилась замена, а если немедленно

подобрать ее не удавалось, осиротевшие задания с большей или меньшей

степенью равномерности распределялись между живыми. Испытания

продолжались.

Новых опытных самолетов в годы войны строилось очень мало: все равно, какими бы выдающимися качествами такой самолет ни блеснул, его шансы на

внедрение в серийное производство (а только с этой перспективой и создается

опытная машина) практически были ничтожно малы. Перестройка потребовала

бы нескольких месяцев, в течение которых не выпускалась бы ни новая, ни старая

модель. Позволить себе такую роскошь в военное время никто не мог.

Исключения из этого жесткого, но необходимого правила — такие, как, например, самолет Ту-2, заслуживший в боях репутацию лучшего фронтового

бомбардировщика второй мировой войны, — были крайне редки. Для этого новая

машина должна была обладать перед существующими преимуществами, без

преувеличения подавляющими.

Поэтому главным в нашей работе стало всемерное улучшение и

усовершенствование серийных образцов, уже выпускаемых в массовом

масштабе. На это была нацелена конструкторская мысль, это же было и

предметом большей части испытательных полетов. Будущий историк авиации, без сомнения, не обойдет своим вниманием этот технический подвиг: в старые

конструкции на ходу вдыхалась новая жизнь. Скрупулезному анализу

подвергался каждый лючок, каждый болтик, каждая щель, и в результате к концу

войны самолеты, внешне почти не отличавшиеся от своих довоенных

прототипов, превосходили их по скорости на сто, сто двадцать, даже сто

пятьдесят километров в час. Тем не менее все понимали, что вечно так

продолжаться не может. Возможности, которые предоставляло облагораживание

внешней и внутренней аэродинамики самолета и повышение мощности мотора, были к концу войны практически исчерпаны.

Новые, еще большие скорости могли быть получены только ценой

принципиально новых технических решений.

103 Нужен был новый двигатель — легкий, компактный и в то же время во много

раз более мощный, чем поршневой. Нужен был самолет совершенно новых

аэродинамических форм, способный реализовать эту огромную мощность.

Реактивная авиация стучалась к нам в дверь.

И вскоре первые отечественные опытные реактивные самолеты МиГ-9, Як-15

и с небольшим интервалом после них Ла-150 конструкции С. А. Лавочкина

появились на нашем аэродроме.

Впрочем, слово «первые» носит здесь явно условный характер. Они

действительно представляли собой первые опытные образцы, предназначенные