Эти горы напомнили Элгудже о вчерашнем дне: о старой липе с развесистой кроной, о вырезанных на коре именах, о реке Броцеуле с ее веселым шумом, о мутных, заблестевших от лучей солнца лужах. Но все это уже потеряло для Элгуджи свою прелесть. Что ему красота природы, если Мзия, которая своим присутствием освещала все знакомые с детства места, вдруг неожиданно ушла от него, исчезла… А впрочем, может быть, и эта старая липа, и эта шумная река, связанные с его детством, с многими радостями и печалями, по-прежнему будут дороги ему? Элгуджа чувствовал себя осиротевшим, одиноким…

"Куда я иду? Вместо того, чтобы вернуться, разбудить Мзию и добиться от нее ясного ответа, я спешу в МТС, спешу принять трактор. Разве он убежит от меня, этот трактор? Не все ли равно, утром приму я его или в полдень? Как сказала Мзия: "Ты хочешь, чтобы я села на трактор…" Она сказала это так, как обычно говорит ее мать Верико. Это были не ее слова, не от сердца Мзии шли они… Элгуджа вспомнил, что Верико запрещала дочери дружить с деревенскими детьми. Но ведь Мзия не слушала мать и дружила со всеми!

Холодный утренний воздух, посеребренная росой зелень, темная желтизна созревающих хлебов, дурманящий запах трав и полевых цветов, восходящее животворное солнце — все это вселяло надежду и покой в сердце Элгуджи.

Элгуджа давно с нетерпением ждал этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня он получит трактор, сегодня он проведет по земле свою первую борозду. Он будет помогать матери, но это далеко не все: он докажет Мзии, что и тракторист может прославиться. Элгуджа представил себе, как года через три ему поручат бригаду, как в газете появится его портрет… И вот в один прекрасный день Мзия развернет газету, увидит его лицо… Но ведь она может сказать: "Что толку? Да, Элгуджа хорошо работает, но все же он не врач, а всего-навсего простой тракторист".

"Но разве я не смогу учиться дальше? Захочу — и сдам экзамены, стану инженером. Вот только пусть подрастут Тиа и Тенгиз. Учиться никогда не поздно… Ну, а если я все-таки не смогу поступить в вуз? Ведь не все должны кончать институты! Вот наш председатель колхоза… Кто лучше его знает свое дело, кто умеет так говорить и держать себя с людьми? А ведь никаких вузов не кончал! Да и директор нашей МТС тоже: образование всего семь классов, а знает столько, что и профессора ему позавидуют! Но стоит Мзии попасть в институт, как Верико и думать запретит ей о возвращении в деревню. Верико на все пойдет, чтобы Мзия не вышла замуж за тракториста".

Когда Элгуджа на рассвете вышел из дома, в комнате Мзии действительно было темно, но девушка не спала. С тех пор как разошлись гости, она лежала и думала об Элгудже. "Наверное, он вернулся домой поздно, иначе пришел бы ко мне".

Ей припомнился вчерашний день. "Как странно вел себя Элгуджа!.. Как он говорил, какими глазами смотрел на меня!"

Мзии уже исполнилось семнадцать лет, и она не раз замечала, что многие на нее заглядываются. Чего стоит одна ее талия, тонкая, как у осы! Мать нарочно шила ей платья так, чтобы подчеркнуть стройность ее стана. Сперва Мзии это не нравилось: "Не хочу такого узкого платья! Шейте мне платья попроще". Мзию смущало, что все обращают на нее внимание. Но постепенно она привыкла к восторженным взглядам, ей даже стало нравиться общее поклонение.

Мзия лежала и думала об Элгудже, когда до ее слуха донесся шум автомашины. "Отец приехал". Автомобиль с глухим рокотом въехал во двор, свет фар ударил в окна, скользнул по стеклам, мелькнул в листве ореха и погас. Мотор устало взвыл и умолк. Хлопнула дверца, заскрипели ступеньки лестницы.

Мзия узнавала шаги отца даже во сне и всегда вскакивала, чтобы встретить его. В одной ночной рубашке она, как ветер, носилась по комнатам, будоражила весь дом и никому не позволяла ухаживать за отцом. Она сама помогала ему умыться, приносила ужин, стелила постель. Мзия боготворила отца за его прямоту, правдивость и сердечность, а больше всего за то, что отец всегда был справедлив.

Он осуждал дочь за многие ее поступки, за избалованность, но в его осуждении было столько любви, что Мзия не променяла бы эту суровость ни на какие ласки.

"А что, если я все расскажу отцу? Скажу, что Элгуджа не хочет, чтобы я ехала в Тбилиси? И спрошу, как мне быть. Да, но отец задаст вопрос — почему Элгуджа против? Как мне ответить? Нет, он не спросит, он ведь знает, почему говорят девушке "не уезжай"… А что, если отец спросит меня — а ты любишь его? Что я отвечу? Ведь я сама не знаю… Ничего не знаю… Мы дружили, учились вместе…"

Из соседней комнаты доносились шаги отца. Мзия невольно прижала руку к груди, словно боясь, чтобы он не услышал громкий стук ее сердца. "Папа, наверное, удивился, что я не встала. Вот умоется и придет ко мне, спросит, не больна ли я. Разве я смогу утаить от него свои мысли? Нет, я все скажу ему.

Но почему Элгуджа вчера не пришел? Обиделся? Если бы со мной поступили так, как я с Элгуджей, я, конечно, рассердилась бы…" — она и не заметила, как снова вернулась к мыслям об Элгудже. Мзия не слышала, как отец, умываясь, плескался и кряхтел от удовольствия.