Но едва послы отправились, как узнали о прибытии африканских легионов в Остию; легион из Сардинии, без сомнения, прибыл в Рим заранее. Помпеянцы, родственники заговорщиков и Цицерон снова получили большое влияние на трусливое большинство и, снова испугав его, заставили уничтожить принятые решения. Было приказано набирать солдат; укрепляли город, пустились даже на поиски матери и сестры Октавиана, чтобы иметь их в качестве заложников. [563] Поэтому едва первые делегаты сената прибыли в армию, как к ним присоединились новые, которые опровергли все сказанное и еще сильнее разозлили солдат. [564] Тогда Октавиан послал в Рим эмиссаров, смешивавшихся с народом в тавернах, на форуме, на узких улицах народных кварталов с целью успокоить массы относительно своих намерений, дать щедрые обещания африканским легионам, бывшим прежде легионами Цезаря, и толкнуть их к мятежу. С его прибытием к стенам Рима, когда африканские и сардинский легионы уже высказались за него, [565] согласие сделалось общим. Город сдался, вожди консервативной партии бежали, и на следующий день сын Цезаря мог вступить с эскортом в Рим. Он обнял на форуме свою мать и сестру, которых спрятали весталки, принес жертву Юпитеру Капитолийскому, принял многих сенаторов и Цицерона, которого, по-видимому, встретил довольно холодно; потом он вернулся из города в свою армию, в то время как сенат готовился к выборам консулов. 19 августа после быстро выполненных формальностей Октавиан и Квинт Педий были избраны консулами. [566]

Тогда произошло то, чего консерваторы боялись уже целый год. Заставив куриатные комиции утвердить свое усыновление, уплатив государственными деньгами солдатам часть донатива и народу — часть завещанных Цезарем денег, Октавиан совершил то, что Антоний осмелился сделать лишь наполовину: он заставил Квинта Педия предложить, а комиции — утвердить закон, предававший всех виновников смерти Цезаря и всех их соучастников особому трибуналу для присуждения к interdictio aqua et igni и конфискации имущества. [567] По велению капризной судьбы еще раз одна партия вознеслась, чтобы унизить другую: амнистия 17 марта 44 года, политический chef-d’oeuvre Цицерона, была уничтожена; Герофил, неизвестный ветеринар Великой Греции, первым поднявший простой народ на месть за убитого диктатора, одержал полную победу. В несколько дней друзья Октавиана, привлеченные тем, что к обвинителю должно было перейти имущество обвиненного, набросились на заговорщиков как на добычу, и каждый из них взял на себя обвинение того или другого лица. Они все скоро были объявлены виновниками вследствие неявки в суд. Не было сделано исключения ни для Каски, бывшего трибуном, ни для Брута, сражавшегося тоща против бессов, ни для Кассия, обвинителем которого был Агриппа, ни для Децима, который, соединившись с Планком, ожидал помощи от Октавиана, чтобы поразить Антония, ни для Секста Помпея, который никак не участвовал в убийстве Цезаря, но который (что было еще более тяжким преступлением) получил те же чрезвычайные полномочия, что и его отец в войне с пиратами. [568] Цезарианская партия с Октавианом во главе армии из одиннадцати легионов и с четырнадцатью легионами Лепида и Антония в Нарбонской Галлии стала господствующей в Риме и Италии.

Результаты этого успеха не заставили долго ждать. Солдаты Азиния Поллиона уже колебались, сам он лично был расположен к Октавиану из признательности к Цезарю; впрочем, один в глубине Испании с тремя легионами, он был совершенно бессилен и кончил тем, что в сентябре разделил свои легионы между Антонием и Лепидом, дав первому два легиона, а второму — один. [569] Оставались две армии: Брута и Планка. Но Планк, который из страха потерять консульство на будущий год до сих пор оставался верен сенату, не мог не покинуть Децима Брута после его осуждения, если не хотел поссориться разом с Антонием, Лепидом, Октавианом и Азинием. [570] Децим и он имели только пятнадцать легионов, тогда как все прочие имели двадцать восемь; мог ли он продолжать борьбу при столь неравных условиях? Поэтому Планк последовал примеру Азиния. Из его пяти легионов три были взяты Антонием и два — Лепидом. [571] Децим, покинутый Планком и осужденный, сделал попытку пройти сухим путем со своей армией в Македонию на соединение с Брутом, но обещания, принесшие уже успех в стольких армиях, пример своеобразного цезарианского безумия, охватившего войска, увлек вместе с другими и легионы Децима, напуганные предстоящим длинннным и трудным походом. По дороге солдаты, один за другим, маленькими группами, по когортам, стали покидать Децима и переходить к Антонию и Октавиану.

Армия кончила тем, что разбежалась; четыре старых легиона, самых лучших, двинулись на соединение с Антонием и Лепидом, шесть других — с Октавианом. Покинутый Децим, блуждавший с эскортом в несколько человек, был захвачен в Альпах вождем варваров и по приказу Антония, которому Децим, однако, спас жизнь во время заговора, осужден на смерть. [572] Таким образом, консервативная партия потеряла на Западе свою последнюю армию и последнего генерала; были окончательно потеряны Италия и европейские провинции; положение могло быть изменено только в том случае, если бы между вождями новой цезарианской революции возник раздор.

Но и эта надежда, которую питал кое-кто, скоро утихла. Вещь более сильная, чем воля или личные капризы, — армии Брута и Кассия — заставляла этих вождей хранить согласие. Кассий, победивший в июне в Лаодикее Долабеллу, который был убит, взял два его легиона и присоединил их к своим двенадцати. Брут и Кассий со своими девятнадцатью легионами теперь господствовали на Востоке, т. е. в самой богатой части империи. В течение всего сентября Лепид, Антоний и Октавиан обменивались письмами, и мало-помалу проект соглашения между ними прояснился в своих главных чертах. Они условились на время восстановить диктатуру Цезаря, которую должны были разделить между собой, заставив назначить себя triumviri reipublicae constituendae со всеми полномочиями, бывшими в руках Цезаря в последние годы. Но, несмотря на то что соглашение в общих чертах было легким, им прежде всего нужно было взаимно успокоить друг друга, дав залог мира; кроме того, имелось большое число второстепенных, но важных вопросов, требовавших разрешения, и для этого были необходимы личные встречи. Сделать это было очень трудно, ибо Октавиан и Антоний не доверяли друг другу. Где и как могли встретиться оба соперника? Сближение, однако, началось. Октавиан выступил из Рима со своими одиннадцатью легионами, говоря, что идет сражаться с Антонием и Лепидом по приказу сената. [573] Лепид и Антоний, оставив в Трансальпийской Галлии Вария Котилу с пятью легионами, с семнадцатью легионами и десятью тысячами всадников спустились в Италию. [574] В то время как они двинулись вперед, Октавиан внес через Квинта Педия и заставил сенат утвердить закон, по которому уничтожалась проскрипция Антония и Лепида. [575] Это давало им значительную гарантию. Однако все же было трудно устроить встречу, при которой не оставалось бы места ни для подозрений, ни для страха. Наконец, было условлено, что встреча произойдет недалеко от Эмилиевой дороги и Бононии, на небольшом острове при слиянии Рена и Лавиния, который в эту эпоху несомненно впадал не в современный Samoggia, а в Рен. Этот небольшой остров с берегами был связан двумя мостами. [576] Все три вождя могли отправиться на остров, оставив своих солдат по ту сторону мостов, и вступить в переговоры на глазах легионов без всякого насилия или неожиданности. К концу октября обе армии стояли друг против друга на противоположных берегах реки; они расположились лагерями на известном расстоянии, на острове (или полуострове) поставили палатку, и однажды утром Октавиан с одной, Лепид и Антоний — с другой стороны приблизились с эскортом к двум мостам, ведшим на этот миниатюрный континент. Лепид вошел туда первым и в полном одиночестве, осмотрел, нет ли чего-нибудь подозрительного, а потом сделал знак Октавиану и Антонию. Они приблизились, поздоровались, тщательно обыскали друг друга, чтобы удостовериться, что у них нет оружия, потом вслед за Лепидом вошли в палатку. [577]

Триумвират. — Соглашение в Бононии. — Судьба Лепида. — Lex Titia. — Проскрипции. — Конфискация имущества богачей. — Смерть Цицерона. — Истинная историческая заслуга Цицерона. — Новые конфискации и новые налоги. — Divus Julius. — Страх Октавиана и его жестокость. — Брут и Кассий на Востоке. — Восток против Запада. — Начало войны. — Равнина при Филиппах. — Беспорядочное положение обеих армий. — Первая битва при Филиппах. — Смерть Кассия. — Вторая битва при Филиппах. — Самоубийство Брута.

Что говорилось под этой палаткой триумвирами в течение двух триумвират или трех дней, [578] которые они там провели, современникам не было известно; естественно, что и мы знаем не более. Точные сведения могли бы быть даны только самими участниками, а каждый из них имел впоследствии слишком много оснований возлагать ответственность за принятые решения на двух других. Следовательно, приходится ограничиться результатами встречи, а они хорошо известны. Положение дел трем полководцам казалось ужасным, и оно было таково в действительности. Они должны были, по выражению древних, разрешить «Архимедову задачу», или, как сказали бы мы теперь, квадратуру круга. После lex Pedia и восстаний стольких легионов война с Брутом и Кассием, т. е. с последней армией консервативной партии, становилась неизбежной. Они не могли распустить поэтому ни одного из возглавляемых ими сорока трех легионов и были вынуждены сдержать чрезвычайные обещания, данные в разгаре борьбы этим 200 000 человек; кроме того, они должны были содержать 30 или 40 000 человек вспомогательных войск и кавалерии, следовавших за их армией; это, по их расчету, соответствовало расходу более чем в 800 миллионов сестерциев приблизительно 200 миллионов франков. [579] А у триумвиров совершенно не было денег. Ограбленное Октавианом в августе для расплаты с солдатами и народом государственная казна была пуста. Самые богатые провинции Востока, преимущественно Азия, были во власти врага; бедные европейские провинции не были в состоянии уплатить такие издержки; нельзя было рассчитывать на Италию, которая уже более столетия потеряла привычку платить налоги и которая оказалась столь непокорной при выплате установленного сенатом военного налога. В общем, эта великая революция среди военного командования европейскими провинциями удалась только благодаря обещаниям, на которые были так щедры три вождя и которые они не могли сдержать, используя обыкновенные средства. Опасаясь быть покинутыми своими солдатами, если у них не хватит денег, побуждаемые отчасти страхом — чувством, которое заставляет очень легко выполнять самые безрассудные поступки, отчасти той роковой необходимостью, которая так часто принуждает вождей революций идти вперед, ибо они не могут более отступать, они пришли к ужасным решениям, еще несколько месяцев назад, несомненно, испугавшим бы их самих. Они решили захватить втроем абсолютную власть и разделить ее между собой. Став верховными властителями, они должны были конфисковать имущество богатых классов и употребить его на уплату долгов солдатам; притом они должны были поспешить с войной на Востоке против Брута и Кассия, если последние, что было маловероятно, не совершат ошибку, напав на них в Италии, чтобы быстро выйти из своего опасного положения.

Все эти решения были тесно связаны друг с другом: без диктаторской власти нельзя было произвести столь крупных конфискаций, а без этих конфискаций нельзя было вести войну. Октавиан должен был сложить с себя консульство, все трое принимали титул не диктаторов, [580] a triumviri reipublicae constituendae. Они получали на пять лет, не считая уже начавшегося года, т. е. до 1 января 37 года, [581] власть, подобную власти Суллы и Цезаря, позволявшую издавать законы, [582] отправлять уголовную юрисдикцию без всяких ограничений, без апелляций и формального судопроизводства, [583] иметь верховную власть консулов над государством, [584] право устанавливать налоги, объявлять наборы, назначать сенаторов и магистратов в Риме и других городах, а также правителей в провинциях, [585] экспроприировать и распределять земли, основывать колонии [586] и чеканить монету со своим изображением. [587] Они распределяли между собой провинции, но управлять Римом и Италией должны были все трое сообща. Октавиан, имевший менее многочисленную армию и благодаря своему возрасту — более слабый авторитет, получил худшую часть [588] : Африку, Нумидию и острова;