Сеть репрессий для ловли еврея была широко раскинута вне «черты оседлости». Во внутренних губерниях были разбросаны груп­пы привилегированных евреев: лица с высшим образованием, купцы первой гильдии после долгого купеческого стажа и ремесленники, напор «бесправных» в запретные области сдерживался самыми су­ровыми мерами. Пример усердия в этом отношении показала столи­ца. В Петербурге, где легально жило около 15 000 евреев, приюти­лось множество бесправных, прописанных фиктивно в качестве ре­месленников или служителей у легальных, и на борьбу с ними поли­ция тратила немало сил. Петербургский градоначальник Грессер сде­лал своей специальностью охоту на евреев. Журнальный обозрева­тель событий 1883 года так изображает подвиги столичной полиции: «Началось очищение Петербурга от докучливого племени. Делались облавы по всем правилам; захваченные с сомнительными правами на пребывание в столице евреи, нередко с семействами, препровож­дались прямо на вокзал соответственной железной дороги под кон­воем полицейских чинов. Время и сроки выезда отмерялись на часы: давалось то 24 часа, то 48 и т. д., точно речь шла о приведе­нии в исполнение приговора военно-полевого суда. А между тем высылались большею частью лица, уже много лет жившие в Пе­тербурге, успевшие обзавестись хозяйством и делами, которые никак нельзя было ликвидировать в 24 часа. Последствием подоб­ной спешной высылки из столицы были многочисленные случаи пе­рехода (фиктивного) в христианские вероисповедания». Фиктивное крещение служило сравнительно редким средством в борьбе за пра­во жительства. Обыкновенно «обход закона» совершался путем фик­ций безвредных, но более рискованных. Кроме обычной приписки в качестве подмастерьев к мастерским «полноправных» ремесленни­ков, практиковался еще следующий способ: молодые люди регист­рировались в качестве лакеев при евреях-врачах или адвокатах, так как по закону еврей с университетским дипломом первой степени мог держать при себе двух «домашних служителей» из своих соплемен­ников. На таких «лакейских» правах долго жили в Петербурге неко­торые еврейские писатели — среди них и молодой поэт С. Г. Фруг, певец еврейского горя, сразу занявший тогда видное место и в рус­ской литературе. Положение таких лиц было, конечно, крайне шат­ко: в любой день на их паспорте мог появиться полицейский крас­ный штамп с приказом о выезде из столицы в 24 часа. Такие же гоне­ния происходили в Москве и в других запретных городах. В гнезде украинской юдофобии, Киеве, не прекращались «облавы» на бес­правных; за один 1886 год оттуда были изгнаны более двух тысяч семейств. В 1887 г. южные города Ростов-на-Дону и Таганрог были исключены из «черты оседлости» и присоединены к закрытой для евреев казачьей области (Область Войска Донского), причем ра­нее жившим там дозволялось оставаться, но вновь селиться было строжайше запрещено.

Все более суживая территорию, где задыхалось еврейское насе­ление, правительство принимало также непосредственные меры к сужению экономической сферы его деятельности. Здесь откровен­но выставлялась старая догма: нужно отнять данную профессию у еврея для того, чтобы она досталась христианину. При Александре II правительство поощряло распространение среди евреев ремесел на­счет торговли и предоставило ремесленникам право повсеместного жительства, а при Александре III издается указ (1884) о закрытии в Житомире еврейского ремесленного училища, просуществовавше­го 23 года, с следующей мотивировкой: «Так как в городах и мес­течках юго-западного края евреи доставляют большинство ремес­ленных рук и этим мешают развитию ремесленного труда среди коренного населения края, то специально еврейское ремесленное училище, при отсутствии подобных училищ у христиан, является лишним орудием в руках евреев для эксплуатации коренного населе­ния края». Тут изучение ремесла объявлено орудием «эксплуатации», что ярко освещает истинный смысл этого изобретенного правитель­ством страшного слова: еврей является «эксплуататором», посколь­ку он занимается той профессией, хотя бы честной и производитель­ной, которою мог бы заниматься христианин на его месте.

Характерную черту этой эпохи контрреформ составляло стрем­ление правительства вытеснить евреев из области свободных про­фессий, а в связи с этим из высшей школы, куда их прежде тянули. Теперь находили полезным не поощрять высшее образование, фаб­рикующее интеллигентов, а препятствовать ему. Вдохновитель тог­дашней внутренней политики, обер-прокурор «Святейшего Синода» Победоносцев, считал образование вообще силою разрушительной, опасною для трона и алтаря, и тем более считалось опасным высшее образование евреев, из которых многие еще в студенческие годы про­являли склонность к революционным идеям. Этим «великим инкви­зитором» были, несомненно, внушены Александру III вышеупомя­нутые резолюции о необходимости сократить число евреев в русских учебных заведениях. Как ни противилось такой репрессивной мере большинство членов «Паленской комиссии», вопрос был решен в духе повелительных царских резолюций. И тут, как при издании «Времен­ных правил», решили провести репрессию в порядке чрезвычайном. В июле 1887 г. министр народного просвещения Делянов издал одоб­ренные царем два циркуляра об ограничении приема евреев в уни­верситеты и в средние учебные заведения. Была установлена следую­щая норма: в «черте оседлости» евреи принимаются в школу в разме­ре 10% от числа поступающих туда христиан, вне черты — 5%, а в столицах — 3%.

Так возникла школьная «процентная норма», источник горя и слез двух поколений еврейской молодежи. Ежегодно в июле и авгус­те в двери гимназий и университетов стучались тысячи еврейских детей, а попадала лишь небольшая часть. В городах «черты оседлос­ти», где евреи составляли от 30% до 80% всего населения, их дети допускались в гимназии и реальные училища только в размере 10% от общего числа учащихся. Жестокие законы не могли, однако, по­давить в старой культурной нации потребность в просвещении. Не попадавшие в гимназию проходили курс ее дома, под руководством час­тных учителей, а часто и самоучкою и после надлежащей подготов­ки держали экзамен на «аттестат зрелости» в качестве экстернов. Не допущенные в высшую школу, эти «мученики науки» пускались в дальний путь — за границу. Ежегодно из России на Запад тянулись два ряда эмигрантов: одни уезжали в Америку искать хлеба и свобо­ды, а другие уходили в Германию, Швейцарию и Францию искать высшего образования. Людей гнала из родины interdictio aquae et ignis, в физическом и духовном смысле.

Закрыв для многих источники высшего образования, правитель­ство скоро додумалось до экспроприации прав у тех, которые с вели­кими трудностями приобрели образовательный ценз. Оно не доволь­ствовалось тем, что не допускало дипломированных евреев на госу­дарственную или академическую службу, оставляя для врачей, юри­стов и техников только область частной практики, а стремилось еще сузить и эту область. Не имея возможности применять свои знания на государственной службе, евреи-юристы шли в адвокатуру, где они успели занять видное место, особенно в Петербурге и Москве. Это мозолило глаза и юдофобам по принципу, и юдофобам по професси­ональной конкуренции в адвокатском сословии. Министр юстиции Манасеин успел убедить царя в необходимости преградить даль­нейший доступ в адвокатуру «лицам нехристианских исповеданий». В сеть ограничений попали, таким образом, также мусульмане и горсть караимов. 8 ноября 1889 г. царь повелел, «чтобы принятие в число присяжных и частных поверенных лиц нехристианских испо­веданий подлежащими судебными установлениями и советами при­сяжных поверенных допускалось не иначе, как с разрешения мини­стра юстиции». По отношению к евреям формула о «разрешении ми­нистра» оставалась фикцией. Министры весьма часто давали такие разрешения мусульманам и караимам, но всегда отказывали моло­дым еврейским адвокатам, как ни лестно рекомендовали их судеб­ные учреждения и советы присяжных поверенных (за пять лет, до 1895 г., не был принят в сословие ни один еврей).

«Мы будем вас лишать элементарнейших прав человека и граж­данина: свободы передвижения и выбора профессии, права на обра­зование и на государственную службу, но вы не должны ни в малей­шей степени уклоняться от своих гражданских обязанностей!» — та­ков был односторонний договор, который правительство установи­ло с еврейством. Это ярко демонстрировалось в деле отбывания во­инской повинности. Русский закон уже давно умудрился и здесь усу­губить для евреев тяжесть повинности: их принимали на военную службу с такими физическими недостатками, которые христиан ос­вобождали от службы (при меньшем росте и объеме груди); часто на службу принимались даже единственные сыновья, кормильцы семьи или матерей-вдов. Служа в армии, еврей всегда оставался «нижним чином» и никогда не мог дослужиться до офицерского чина. Как бы в насмешку над евреями-солдатами, их после окончания службы ли­шали права жительства даже в тех местах вне «черты оседлости», где они служили, и выгоняли обратно в губернии гетто (правом повсе­местного жительства пользовались только старые «николаевские» солдаты и их дети). При таком «поощрении» патриотизма правитель­ство еще имело смелость постоянно обвинять евреев в «уклонении от воинской повинности». Что тенденция к такому уклонению суще­ствовала, не подлежит сомнению. Было бы противно человеческой природе, если бы люди, лишенные гражданских прав, чувствовали потребность жертвы ради отечества и не уклонялись бы от самой тяжелой государственной повинности. На деле, однако, и жалобы на недобор солдат оказались преувеличенными. Статистические иссле­дования выяснили, что вследствие неправильной разверстки от ев­реев требовали ежегодно большее число солдат, чем полагается по процентному отношению их ко всему населению: в среднем ев­реев принимали на службу в количестве 12% от общего числа но­вобранцев «черты оседлости», между тем как еврейское мужское население составляло там лишь 11%. Не обращали внимания на то, что в списках призывных часто числились лица давно умер­шие, вследствие неправильной регистрации не исключенные из списков, а также эмигрировавшие в чужие страны. Ежегодная эмиг­рация евреев из России уменьшала в особенности число молодых людей призывного возраста; но власти полагали, что остающиеся обязаны служить в русской армии за своих братьев, ставших граж­данами американской республики. В апреле 1886 г. появился указ об оштрафовании на триста рублей семейства еврея, не явившего­ся в день призыва к воинской повинности. Власти широко истол­ковали слово «семейство» в указе и в случае несостоятельности родителей призываемого взыскивали этот тяжелый штраф с его близких родственников.

Между тем как одна часть бюрократии предавалась азарту реп­рессий, другая, заседавшая в Высшей комиссии графа Палена, при­шла к заключению, что репрессивная политика вредна. В течение пяти лет «Паленская комиссия» всесторонне рассмотрела еврейский воп­рос, изучила и сама обработала множество материалов историчес­ких, юридических и экономико-статистических и пришла к заключе­нию, что вся столетняя система ограничительного законодательства не привела к цели и должна быть заменена системою реформ, хотя и постепенных и осторожно проводимых. Таково было мнение боль­шинства членов комиссии и ее председателя Палена, изложенное в ее обширной «Общей записке», в начале 1888 г. «Может ли государ­ство, — говорится там, — относиться к пятимиллионному населе­нию [11] , к одной двадцатой части всех своих подданных, хотя и при­надлежащей к чуждой большинству расе, иначе, чем к остальным своим подданным? С государственной точки зрения еврей должен быть полноправен. Не давая ему одинаковых прав, нельзя собствен­но требовать и одинаковых государственных обязанностей. Стесне­ния и лишения свободы, неравноправие и гонения не делали челове­ческие общества лучшими и более преданными своим повелителям. Неудивительно, что и евреи, воспитанные на столетнем репрессив­ном законодательстве, остаются в категории подданных менее ис­правных, уклоняющихся от исполнения государственных повиннос­тей и не приобщившихся вполне к русской жизни. Число исклю­чительных для евреев законов в нашем Своде простирается до 650, и устанавливаемые ими стеснения и ограничения имеют естествен­ным своим следствием то, что огромному большинству евреев живется до сих пор в России крайне тяжело. Около 90% всего ев­рейского населения составляют ничем не обеспеченную массу, жи­вущую со дня на день, при самых тяжелых гигиенических и быто­вых условиях. Против этих пролетариев возникают иногда и буй­ные восстания народа; масса живет под страхом погромов, под страхом насилия. В самом законодательстве евреи причислены к разряду «инородцев», наравне с самоедами-язычниками. Одним словом, ненормальность теперешнего положения евреев очевидна... Евреи в России не иностранцы, а уже в течение ста лет составляют часть той же России. Сама история законодательства, несмотря на то что она слагалась большею частью под влиянием самого сурово­го взгляда на евреев, учит нас, что существует лишь один исход и один путь — освободительный, соединяющий евреев со всем населе­нием под сенью одних и тех же законов. Система репрессивных и ис­ключительных мер должна быть заменена системою постепенных освободительных и уравнительных законов».

Таким образом, из среды самой бюрократии восстал против­ник правительственной системы Победоносцевых и толстых. Билеам, призванный проклинать еврейство, благословил его. Однако ре­шение комиссии не было единодушным; за «постепенные и осторож­ные» реформы высказалось большинство членов комиссии, меньшин­ство же одобряло правительственную политику. Вследствие этих раз­ногласий комиссия медлила с представлением своих заключений пра­вительству. В конце 1888 г. она пригласила для опроса группу еврей­ских экспертов, или «сведущих людей». Их допрашивали относитель­но внутренней организации еврейства: нет ли «тайного кагала», ка­ково назначение «коробочного сбора» и т. п. Экспертам предложи­ли еще некоторые вопросы о правовом положении, но все это дела­лось только для декорации. Было известно, что мнение большинства комиссии о необходимости «осторожных и постепенных» реформ не имеет шансов на успех. Передавали, что сам Александр III «присо­единился к мнению меньшинства» «Паленской комиссии». По дру­гой версии, вопрос был обсужден в Государственном Совете, где про­тивники реформы также оказались в меньшинстве, и царь дал пере­вес голосу этого меньшинства. Законопроект, не гармонировавший с политикой правительства, был снят с очереди. Труд пяти лет был похоронен в канцелярских архивах.