Под шум революционных и контрреволюционных мани­фестаций решался правительством вопрос о народном предста­вительстве, обещанном царским указом 18 февраля. В комис­сии, заседавшей под председательством министра Булыгина, был выработан проект совещательного народного собрания; туда не предполагалось допускать еврейских депутатов, так как казалось правильным, что люди, лишенные гражданских прав, не должны пользоваться политическими правами. Проект вызвал сильнейшие протесты во всех кругах еврейского общества. В июне появились в печати многочисленные резолюции протеста от име­ни еврейских общин Петербурга, Риги, Вильны, Кишинева, Жи­томира и многих других городов; некоторые из них отличались особенною резкостью тона. Профессор Московского университе­та князь Сергей Трубецкой, явившийся к царю во главе земской и городской депутации, упомянул в своей речи, что не следует ни­кого исключать из народного представительства: «Нужно, чтобы не было бесправных и обездоленных». Правительство заколеба­лось, боясь «еще более раздражить евреев», и Совет Министров исключил из проекта пункт о недопущении евреев к выборам в будущее народное собрание. В июльских совещаниях о проекте Го­сударственной Думы, происходивших в Петергофе под председа­тельством Николая II, коснулись и еврейского вопроса. Сановни­ки из камарильи требовали недопущения «вредной еврейской на­ции» в Думу, но ответственные государственные деятели (министр финансов Коковцев и др.) стояли за допущение, и царь закончил прения замечанием: «...оставить проект (с поправкою в пользу ев­реев) без изменения». Так случилось, что высшее политическое право участия в народном представительстве было дано людям, лишенным свободы передвижения и прочих элементарных прав гражданина.

В августе была опубликована первоначальная конституция, по которой Государственная Дума была цензовой по составу и со­вещательною по деятельности, но без ограничения избирательных прав евреев. «Теперь, — писал «Восход», — еврей имеет право быть народным представителем, по не имеет права жительства в месте нахождения Государственной Думы, в столице». Еврейское обще­ство, кроме левого его крыла, готовилось уже к выборам в пло­хую Думу с целью добиться через нее более совершенной консти­туции. но бурный ход событий толкал к более решительным дей­ствиям. Политические митинги в высших учебных заведениях, получивших академическую автономию, звали на штурм самодер­жавия. Автономные советы профессоров стали принимать евреев в школу без прежних процентных ограничений, и горячая волна еврейской молодежи влилась в бушующее море российского сту­денчества. Пошла полоса новых забастовок — студенческих, фабричных, железнодорожных. Подготовлялась генеральная всероссийская забастовка. Армия освободительного движения решила остановить железные дороги, фабрики и всякую дея­тельность в стране с целью вырвать у самодержавия демокра­тическую конституцию и немедленное признание политических свобод. Но в то же время и черный стан контрреволюции гото­вил Варфоломеевскую ночь для «бунтарей», и в особенности евреев. Организовывался «Союз русского народа», скопище не­примиримых реакционеров, полицейских агентов и прочих «царских слуг». О замыслах этой преступной организации уз­нали только после того, как кровавое ее дело совершилось и раскрылись нити, связывавшие банды погромщиков с «высши­ми сферами» в Петербурге [29] .

Наступил достопамятный октябрь 1905 года. Началась желез­нодорожная забастовка, а затем в промышленных центрах остано­вилось все производство. Столкновения революционеров с войска­ми и полицией участились. В Петербурге раздался грубый окрик шефа полиции Трепова: «патронов не жалеть», но расстрелять всю армию революционеров оказалось невозможным. В последнюю минуту са­модержавие дрогнуло перед натиском народа и уступило. 17 (30) ок­тября 1905 года вышел царский манифест, обещавший народу все гражданские свободы (неприкосновенность личности, свободу сло­ва, печати, собраний и союзов) и законодательную Думу с более демократическим избирательным правом. О равенстве граждан всех национальностей в манифесте ничего не говорилось. Однако и в этой неопределенной форме манифест произвел огромное впечатление. Везде начались торжественные манифестации по случаю превраще­ния страны деспотизма в конституционное государство, и в этих тор­жествах деятельное участие принимали евреи. Но тут же на ликую­щий освобожденный народ набросились заговорщики контрреволю­ции. Как будто по данному сигналу, повсюду выступили черные сот­ни, банды погромщиков под именем «патриотов», и началась страш­ная кровавая оргия, длившаяся целую неделю (18-25 октября, 1-7 ноября н. с.). Главными жертвами этой долгой Варфоломеевой ночи были евреи. В течение одной недели были произведены около 50 кро­вавых погромов в разных городах (Одесса, Киев, Кишинев, Калараш, Симферополь, Ромны, Кременчуг, Чернигов, Николаев, Екатеринослав, Каменец-Подольск, Елисаветград и др.) и до 600 меньших эксцессов на всем пространстве «черты оседлости» и в некоторых пунктах вне «черты».

Всех поражали строгая планомерность и однообразие в испол­нении кровавого дела. Обыкновенно наблюдалась такая картина: по поводу октябрьского манифеста прогрессивная часть общества уст­раивает по улицам шествие с соответствующими эмблемами и реча­ми, часто с красными флагами и лозунгами левых партий; одновре­менно из разных углов выходят участники «патриотической мани­фестации», большею частью люди из подонков общества, сыщики, переодетые полицейские, с портретом царя под национальным фла­гом, с пением царского гимна и криками: «Ура, бей жидов; жиды сво­боды захотели, против царя нашего идут, чтобы своего посадить на его место!» Этих манифестантов-«патриотов» сопровождают поли­ция и солдаты. Как только евреи пытались обороняться, войска стре­ляли в них. Это давало возможность громилам спокойно, методи­чески совершать свое дело избиения и разрушения, переходя из дома в дом, с одной улицы на другую. В столице юга Одессе погром про­должался четыре дня. Проявленный здесь героизм еврейской само­обороны, достаточный для отражения громил, оказался бессильным против оружия полиции и солдат. Свыше 300 убитых, тысячи ране­ных или изувеченных, 140 вдов, 600 сирот, больше 40 000 материаль­но разоренных — таков был итог сражения, данного евреям в Одес­се. Приблизительно по такому же плану совершались погромы в де­сятках других городов, с некоторыми вариациями в отдельных мес­тах (в Нежине, например, погромщики заставили еврейскую общину с ее раввином, под угрозою смерти, привести публичную присягу в верности царю). В сотнях же городов, местечек и сел погромы огра­ничивались разрушением и грабежом имущества. Даже в некоторых городах вне «черты оседлости» были разгромлены небольшие еврей­ские общины (Саратов, Воронеж и др.). Здесь подвиги черных сотен были направлены против русской интеллигенции и студенческой молодежи, но число погромов и их жертв было значительно меньше, чем в «черте оседлости».

Жестокая контрреволюция, разразившаяся в самый момент объявления октябрьского манифеста, толкала революцию к крайно­стям террора и анархии. Все были глубоко возмущены предательс­кою политикою Николая II, который одной рукою подал сигнал при­мирения с либеральным обществом, а другою воткнул ему нож в спи­ну. Не только левые, но и умеренные демократические партии не ве­рили в исполнение царских обещаний. Начался хаос. Политичес­кие забастовки и рабочие стачки, в том числе и организованные еврейским Бундом, приняли анархический характер; разгорелось крестьянское аграрное движение с разгромом помещичьих усадеб; в Польше и Прибалтике царил революционный террор; в Москве вспыхнуло декабрьское вооруженное восстание рабочих. Правитель­ство Витте—Дурново жестоко подавило это восстание, и по всей стране пошли аресты, казни, карательные экспедиции. Вокруг царя орудовала реакционная камарилья, настраивая его на юдофобс­кий лад. Когда ему представилась депутация от «Союза русского народа» и просила не давать евреям равноправия, царь ответил: «Я подумаю» [30] .

Через месяц после погромных вакханалий съехались в Петер­бург делегаты «Союза полноправия еврейского народа». На этом втором съезде (22-25 ноября) проявилась вся сила народного гнева. Съезд отверг предложение о посылке к графу Витте депутации с просьбою о немедленном признании гражданского равноправия ев­реев и принял следующую резолюцию: «Ввиду фактов, неопровер­жимо доказывающих, что последние, ужасающие по размерам и ко­личеству жертв, погромы произведены при явном попустительстве, а во многих случаях при прямом участии и руководительстве по­лиции и местной высшей администрации; что правительство, не смущаясь чудовищными преступлениями своих органов, местных представителей власти, не устранило от должности ни одного из тех, на кого падает обвинение, и не приняло мер к преданию их суду; ввиду того, что граф Витте неоднократно высказывал, что правительство не находит возможным в настоящее время провоз­гласить равноправие евреев будто бы в интересах самих евреев, против которых такая мера могла бы усилить возбуждение народ­ных масс, тогда как в действительности погромы вызваны именно бесправием евреев, — съезд постановил, что посылка депутации к графу Витте и ведение с ним переговоров были бы бесцельны, а следует обратить все усилия на то, чтобы организовать русское еврейство для борьбы за его полноправие, примыкая к общему освободительному движению». Лозунг борьбы за национальные права нашел на втором съезде союза яркое выражение в смелой резолюции о созыве еврейского учредительного собрания: «Безот­лагательно приступить к созыву всероссийского еврейского Нацио­нального собрания для установления, согласно воле всего еврейско­го населения, форм и принципов его национального самоопределе­ния и основ внутренней его организации».

С наступлением 1906 года началась избирательная кампания. Многие думали, что первый русский парламент, вопреки противо­действию правительства, должен сыграть роль авторитетного учре­дительного собрания и именем народа освятить великие принципы свободы и равенства. Задачу организации еврейских выборов в Го­сударственную Думу взял на себе «Союз полноправия евреев», кото­рый занялся этим вопросом на своем третьем делегатском съезде в Петербурге (февраль 1906 г.). Было отвергнуто необдуманное пред­ложение делегатов левого крыла союза — бойкотировать выборы в Думу, которая, по их мнению, «будет оплотом реакции» (что потом не оправдалось). Было решено принимать самое деятельное участие в выборах, проводить везде кандидатов-евреев, а где это невозмож­но — подавать голоса за нееврея, если он обяжется поддерживать в Думе гражданские, политические и национальные права еврейского народа. Избирательная кампания протекала при тяжелых условиях. Полицейские власти пользовались введенным во многих местах во­енным положением для того, чтобы препятствовать широкой пред­выборной агитации, а с другой стороны — черные сотни пугали евреев погромами к приближавшейся Пасхе. В Варшаве польские шовинисты грозили евреям насилиями за «дерзкое намерение» из­бирать своих собственных кандидатов в Думу наряду с христиан­скими. В то же время еврейские социалистические группы (Бунд и др.) проводили тактику бойкота Думы и часто мешали выборам. Тем не менее опасения не сбылись: пасхальные погромы не состо­ялись, еврейское общество проявило на выборах большую актив­ность, и в результате в Думу были избраны 12 депутатов-евреев. Наиболее деятельными из них были: Максим Винавер, один из лидеров русской Конституционно-демократической партии («ка­детов») и председатель еврейского «Союза полноправия»; Шемария Левин из лидеров сионистской партии и общественный деятель

Леон Брамсон, примкнувший к демократической русской группе «трудовиков». Все еврейские депутаты стояли на национальной платформе «Союза полноправия». Решением 4-го съезда союза (май 1906 г.) они обязывались совещаться и действовать согласован­но по вопросам, касающимся евреев, не образуя, однако, особой пар­ламентской фракции.

27 апреля (10 мая) собралась первая Государственная Дума. В ней господствовало то конституционно-демократическое боль­шинство, к которому по своим политическим симпатиям примыка­ли большая часть еврейского общества и 8 из 12 его представителей в Думе (трое депутатов примыкали к «трудовикам», а один был бес­партийный). Естественно было ожидать, что такой парламент без труда разрешит вопрос о еврейском равноправии, вытекающем из обязательного начала равенства граждан. К несчастью, это ожида­ние не сбылось. Вся короткая сессия Думы прошла в непрерывной борьбе оппозиции с правительством, во главе которого теперь стоял старый реакционер Горемыкин. В ответ на тронную речь Дума ука­зала, что «ни свобода, ни порядок не могут быть прочно укреплены без равенства всех граждан перед законом». Но в декларации прави­тельства не было ни слова о гражданском равенстве, и это умолча­ние свидетельствовало, что правительство не намерено идти на ус­тупки в еврейском вопросе. Депутат Винавер в сильной речи, произ­несенной по этому поводу, сказал: «С этой кафедры, с которой гово­рилось так много о политических свободах, мы, евреи, представите­ли одной из самых истерзанных национальностей в стране, ни разу не сказали о себе ни слова, потому что нам казалось уже несоответ­ствующим говорить здесь о гражданском неравенстве. Теперь нам становится ясным, что правительство и дальше собирается идти по тому же пути, по которому шло до сих пор, и мы должны объявить: доколе вы будете попустителями гражданского рабства, не будет умиротворения в стране». Однако силою событий обсуждение воп­роса о равноправии было отодвинуто на второй план, так как Думе пришлось заняться, кроме аграрного и других общих вопросов, пре­ниями по запросу о погромах, как составной части «еврейской поли­тики» правительства. В мае был внесен запрос об участии Департа­мента полиции в погромах 1905 года, но не успел еще министр внут­ренних дел Столыпин ответить на этот запрос, как разразился но­вый кровавый погром: в Белостоке.