— Я ничему не смогу научить тебя, если ты сама этого не захочешь, — вновь тщательно взвесив свой ответ, произнёс князь.

Разве заговорила бы она об этом, не появись желание что-то изменить? Ответ был очевиден — Кайра предвидела, что её попытки ничего не изменят, но отчего-то позволила себе такую мысль. Глупо надеялась.

— Ты покажешь мне, кто это сделал? — взгляд росомахи скользит по ссадинам.

Кайра опустила глаза и отрицательно помотала головой. У неё была возможность показать на каждую рабыню, которая повинна в том, что теперь вся её лисья красота скрывается под ссадинами и кровоподтёками, а губы успели опухнуть, красуясь запекшейся кровью. Только что бы это дало? Ровным счётом ничего. Шумиха в селении только бы усилилась, а у князя появились лишние проблемы. Ей от правды не стало бы лучше. Стараясь выбирать умом, а не эмоциями, Кайра пришла к выводу, что так будет лучше для всех. Пусть думают, что хотят. Своё наказание она уже получила. Ещё в самом начале.

Процедив выдох сквозь зубы, Сэт подумал, что ничего иного и быть не могло. Она была напугана и сломлена — так молчала любая жертва, любой ребёнок, задранный старшими сородичами. Сегодня он скажет, а завтра ему с ними жить…

— Отдыхай, — его рука натянула накидку обратно на плечи, закутав плотнее, чтобы не мёрзла. — И держи себя в руках. Я не смогу вечно защищать тебя от твоего собственного языка. Племя потребует наказания, и я должен буду осуществить его.

С этими словами он покинул клеть, и напряжённые слушатели встретили его полукругом, ожидая указаний.

— Княжна-лисица признала свою вину, — под изумленных «ох» присутствующих произнёс Сэт. — Её несдержанность и пылкость всем известны. Я проучу её сам. Однако никто, — остановившись на этом слове, князь обвёл тяжёлым взглядом съёжившихся соплеменников. — Никто не может даже помыслить сотворить такое с супругой князя и уйти безнаказанным! Всех, кто был в той бане, занять работой, пока руки в кровь не сотрутся, — зло и безжалостно повелел князь поперёк испуганных шепотков. — Я придумаю, что с ними сделать...

— Но князь, Лисица сама… — попытались возразить из толпы.

— Она — моя жена, — довлея над дерзким собратом, шагнул в его сторону Сэт. — Лишь я решаю, наказывать её или нет.

Голоса с улицы доносились так же хорошо, как любознательные росомахи, не припадая ушами к лазарету, слышали их разговор. Мысль о том, что её, возможно, тоже в будущем ждёт наказание, не страшила лисицу. А новость о наказании для всех, кто оставил свой след на её теле, не приносила чувства удовлетворения. Кайра согласилась со всем, что услышала, и ныне оказалась беззащитна перед ними.

Раны Кайры затягивались долго и неохотно, несмотря на то, что лекарь хлопотал над ней. То ли ненависть к чужачке вызывала у каждого желание сильнее насолить ей при возможности, то ли сама лисица подсознательно отказывалась принимать всякую помощь. Всё было значительно проще до того дня, перевернувшего всё с ног на голову.

Баночка с мазью по-прежнему стояла на столе подле кровати лисы — Кайра не отдала её. Надобность отпала, а сама она стала напоминанием ещё одного проявления глупости — чувствам никогда здесь не было места. Ни плохим, ни хорошим. Слишком дорого они обходятся.

— Уж не знаю, что ты там сделала, — отвлёк её от апатии голос Этны, — и что за наказание выбрал для тебя князь, но заканчивала бы ты сопли на кулак наматывать. В плошке суп стынет ещё с обеда, а уже скоро спать ложиться. Ешь, Лиса, не хватало ещё мороки твоими похоронами заниматься.

Не получив желанной реакции, женщина нахмурилась и недовольно сдёрнула с княжны шкуру, служившую одеялом.

— Я тебе что… мамка?! Тебя с ложки кормить!

Снова никакой реакции в ответ.

— Встань, Кайра! — впервые Этна обратилась к ней по имени. — Или забыла, чья ты дочь? Забыла, какой тебя сюда привезли? Где эта упрямая рыжая бестия, которая не давала покоя никому в княжестве? Не твою ли каждую безрассудную выходку князь терпел? Думаешь, окажись на твоём месте одна из тех трещоток, он бы её пощадил? Болталась бы она на ближайшем суку со вспоротым брюхом и кормила ворон!

Грубым движением женщина притянула лисицу к себе за подбородок.

— Ешь, говорю! — насильно затолкав содержимое ложки, росомаха неотрывно смотрела на княжну.

Остывшая жидкость встала поперёк горла; лисица закашлялась, пытаясь освободить дыхательные пути. На глазах выступили слёзы.

— Подбери остатки своей гордости и не позволяй им думать, что они победили, что их слова что-то значат. В твоих руках больше власти. Подберись и готовься встречать мужа, как положено. А нет… — росомаха отстранилась, смотря на откашлявшуюся лисицу сверху вниз, — помирай с голоду, коль такая участь тебе милее.

Короткий всхлип перетёк в плач, а уже через пару секунд княжна изливала боль на груди у росомахи. Этна хмурилась, но по-матерински накрыла ладонью её голову, прижимая к себе. В её руках был ребёнок, которому слишком рано пришлось оказаться во взрослой жизни.

— Я тебе сейчас кое-что скажу, лисичка, — вновь заговорила Этна, когда плечи княжны перестали содрогаться, а рыдания перешли в тихое и редкое всхлипывание, — а ты слушай. Слушай и запоминай…

***

Мир росомах всегда был чужд Кайре. Родные леса находятся так далеко, что она почти забыла, кем была до того, как оказалась в снегах, как ощутила спиной безжалостное завывание ветра. Кайра потеряла себя, забыла, что даже здесь она остаётся собой — княжной Лисбора, и никто и никогда не сможет этого изменить. В каждом её движении появляется уверенность, что с новым рассветом начнётся новая жизнь. То, что разделилось на «до» и «после», станет целостным. Больше не будет этой разделяющей грани, пусть мир потонет в золотой листве, ведь лисий след на снегу ещё не замела пурга.