— С одного из деревьев мы сняли… мёртвую лису.

— Дай сюда! — воевода вырвал мешок из рук у замешкавшегося разведчика, но проявил больше уважения к телу лисицы, когда осторожно потянул её из мешка, показывая Сэту. Рыжий мех, слипшийся от крови, утратил природный здоровый блеск. От неё разило смертью, но не старой — не больше нескольких часов на такой жаре, обернули бы её во вторую кожу из мух, да и несло бы тошнотворным зловонием. Подарок оставили недавно, специально для гостей.

Сэт взглянул на мех, но даже не притронулся к нему.

— Это не она, — отрезал мужчина, отвернувшись от тела лисы в руках воеводы.

— Князь… — в голове старика послышалось отчаяние. Он думал, что Сэту сложно признать, что их путь бессмысленный, что они могут забрать тело лисы и придать её земле, на том распрощавшись с глупой затеей отыскать её и драться за женщину.

— Не она! — рыкнул Сэт и пустил коня галопом, будто думал, что сможет нагнать змей, что оставили этот подарок для него.

***

Время с привкусом горечи тянулось, оседая на коже новыми ранами. Сорочка, в которой Кайру выкрали из Стронгхолда, истрепалась, измазалась в грязи и изодралась, пропитавшись кровью на рукавах и подоле. Повязки на стопах, из заботы намотанные руками Визэра, истрепались. Левая нога осталась полностью босой, на правой — слабо держались рваные и истёртые полосы, измазанные в грязь и кровь. Поначалу, зарываясь в ткань, пряча полосы от ран на спине, Кайра лила слёзы, сжавшись на холодном полу своей темницы, но сейчас лишь лежала и смотрела в темноту, даже не пытаясь подтянуться к свету, пока новый факел ещё горел, создавая островок света и надежды в темнице. Кайра уже не надеялась на спасение, не надеялась на избавление от боли. Слёзы высохли, оставив на запыленном и бледном лице старые дорожки, к которым прилипла грязь.

Тяжёлые кандалы, будто короткий поводок, связывали её запястья и лодыжки, оставив на них кровавые темнеющие раны, и не отпускали от стены.

Каждый раз, когда княжна, скалясь и щёрясь, подскакивала на ноги, пытаясь освободиться или дозваться похитителей, всё заканчивалось наказанием. Князю Полозу не знакома жалость, но он упивался жестокостью и криками боли и отчаянием девушки, которая чувствовала себя незаслуженно пленённой и униженной.

В её темнице не было оконца, не было свежего воздуха. Лишь сырость и грязь, как и во всём княжестве Полоза. Не было другой пищи, кроме воды и ломтя хлеба, которые кидали ей, чтобы продлить мучения. Не было других пленников, с которыми бы она могла поговорить, чтобы вспомнить речь людей, и не потерять себя среди шипения змей.

Сознание покидало её и возвращало лишь на короткий миг.

Кайра отвыкла от звуков. Она пусто смотрела на миску с ломтем хлеба, к которому не притронулась, и не сразу заметила мышку-полёвку, которая пришла угоститься пищей. Девушка смотрела на неё, будто не верила, что что-то живое может проникнуть в её темницу под землёй, но мышка, доев кусочек хлеба, подобралась ближе, тронула длинными усами ладонь Кайры, чуть щекоча кожу. Кайра это почувствовала и будто проснулась, подставив ладонь. Мышь обнюхала пальцы девушки.

— Мышка-мышка, есть ли ещё солнце?

Мышка остановилась, поднялась на задние лапки, принюхиваясь, и тихо пискнула.

— Мышка-мышка, как выглядит поле? Знаешь ли ты? Я уже, кажется, не помню…

Мышь опустилась на лапы, подобралась ближе, обнюхивая воздух.

— Ты видела его?.. Не забыл он меня, как думаешь?..

Мышь поднялась, обернулась, будто что-то услышала, и, развернувшись, побежала к трещине в стене. Лысый хвост взмахнул в воздухе и исчез.

Кайра моргнула и закрыла глаза.

«Найди меня…»

Змеиная крепость не имела ничего общего со славным Скогенбруном, с его красивыми и мощными деревянными изваяниями. Не было в ней лютости Стронгхолда. Или лёгкости с привкусом осеннего ветра Лисбора. Она будто бы выглядывала из-под земли боком змеи, свернувшейся в опасное и крепкое кольцо. Даже камни на ней в лучах солнца напоминали змеиную чешую. Гладкую, холодную, с невидимыми границами — слабо заметным очертанием крепких пластин. Бойницы в крепости напоминали узкие пещеры в тех местах, где не доставало «чешуи». Вход в крепость — разинутая змеиная масть, с мерцающими яшмовыми камнями в глазницах. Крепкие змеиные клыки поднимались высоко над землёй и с угрозой щерились на чужаков. Крепость змей выглядела неприступной стеной, которую не взять ни продолжительным штурмом, ни осадой. Все стражники, что были в ней, легко бы просочились в щели и улизнули из-под самого носа настоящих воинов.

— Эк, погань шипящая! — выругался седой воевода и замахнулся копьём.

Змея, проползшая у его ног, развернулась, свернулась в кольцо, зашипела.

Сэт осадил воеводу, неотрывно смотря на стену крепости:

— Пусть ползёт к своему хозяину с новостями.

Воевода сплюнул, опустил копьё.

— Ну, что замерла? Ползи, коль князь пожелал одарить тебя жизнью.

Змея шикнула, выставив раздвоенный язык, сверкнула зелёными глазами и поползла к стене, оставляя волнистый след от гладкого брюха на песке. Она добралась до стены, потом остановилась и незаметно для всех исчезла, провалившись будто под землю, развеяв мысли росомах, что их не ждёт ловушка под самыми вратами крепости.

— Как бы не попасть нам в ловушку, а, князь? — воевода взволнованно посмотрел на князя.

Сэт нахмурился и крепче сжал поводья.

— Неуютно мне, князь, — тихо признался воевода, стыдясь своих слов.

— А кому уютно перед сражением?

— Места здесь… пропащие. Того и гляди сгинем тут. Дурное у меня предчувствие на счёт нашего Полоза. Стоит девка того, а?

Вопреки ожиданиям воеводы, Сэт даже не разозлился на него и не рыкнул. Князь как заколдованный смотрел на крепость и ждал хоть чего-то. Мысли жрали его поедом, и воевода не сомневался, что все думы князя — об одной конкретной девчонке. Не в чести тут дело, которую порочил сначала сын князя медведей, а теперь князь Полоз.