— Ты что это, решил на смертном одре мою честь опорочить?

— А что, до меня никто не порочил?

— Да у кого столько глупостей в голове будет. Не сыскала другого дурака, чтоб по всей деревне от моего ковша бегал.

— Зато как розовели твои щёки.

— И твой затылок.

Воевода усмехнулся.

— Оно того стоило.

— Стоило… — повторила зайчиха.

— А помнишь, как я к твоему отцу пришёл? Просить за тебя? — воевода смотрел перед собой и видел то беззаботное прошлое, которое уже не вернуть назад. — Каким дураком я был… Надо было сразу тебя, по-нашенски, в мешок и домой. Там бы женился и сейчас не встречал бездетную старость в холодном доме гордого воеводы… Слушай, Лета, а может…

Он снова почувствовал себя дураком.

Зайчиха наклонилась к нему, положила голову на его плечо. Глаза её были закрыты, но грудь ещё вздымалась.

— Может…

Он сжал её пальцы в своей руке, коснулся губами макушки Ведуньи и ласково тронул щеку, вытирая с некогда румяной кожи следы крови. Прикрыв глаза, воевода пустил слезу. Улыбка любимой ранила его сердце и грела. Он никогда и никого не любил так сильно.

***

— Прокляла! Отравила!

Нянька подняла такой крик и шум, что Сэт вынужденно отвлёкся от сборов. Он уже седлал коня, когда во двор, едва не путаясь в юбке, бежала нянька, которую он приставил к сыну. Переполошив весь двор, она бросилась в ноги к князю, хватая его за рукав.

— Кого прокляла? Кого отравила? — боярин Крут одёрнул няньку за рукав. — Говори, что за беда случилась и какая змея тебя укусила!

— Беда, князь, — горячо выдохнула она, смотря на росомаху широко распахнутыми глазами. — Княжич умирает.

Одних этих слов хватило, чтобы Сэт бросил лошадь и в доспехе тяжёлой поступью направился в дом. Сын оставался на попечительстве Кайры уже не первую седмицу, и с тех пор не было ни мгновения, чтобы Сэт в ней засомневался. Так что же могло случиться прямо перед отъездом?

В светлице стоял лекарь, там же две служанки и все наперебой пытались убедить Кайру отдать им ребёнка. Забившись в угол, она прижимала его к груди и не позволяла никому к нему притронуться. Даже так Сэт видел, что ребёнок не здоров, но не понимал, что переменилось. Он отказывался верить в виновность лисицы, но страх лишиться ещё одного сына мешал ему с холодностью решить дело миром.

— Она… Она его отравила, а теперь лекарю не отдаёт! Хочет сгубить его! — кричала служанка с тем же отчаянием.

— Что здесь происходит? — Сэт посмотрел на всех. Под его взглядом лекарь и служанки притихли и отошли в сторону.

— Меня позвали и сказали, что княжич задыхается, — отчитался лекарь.

Сэт чувствовал в комнате знакомый запах трав, но не мог поверить, чтобы Кайра своими руками пыталась навредить его сыну.

— Колдовство это! — нянька показала кувшинку — завядшую в колыбели. — Это порча! Чтобы он умер и стал игоши, агукающим в лесу! Мало ей было одного наследника князя!

От этих слов Кайра вся сжалась изнутри, но лишь сильнее прижала к себе ребёнка.

— Кайра, отдай его лекарю, — мягко велел Сэт, не зная, как убедить жену.

— Нет, — воспротивилась лиса и рыкнула, едва заметила, как к ним подходят. — Не позволю.

— Кайра, он пытается ему помочь.

— Нет, я смогу.

Кайра стояла на своём. Она плакала, смотря на плачущего мальчика, и лишь сильнее убеждала всех, что крики служанки — правда.

— Кайра.

Она с неохотой отдала его в руки Сэту, доверив младенца лишь ему и позволив только князю подойти к себе.

Он тут же положил сына на постель, а лекарь опустился рядом. С тревогой наблюдая за происходящим, он видел, как из рта сына достали комок трав.

— Отравила! — снова закричала служанка, показывая на траву. — Отравила наследника!

Лекарь старательно осмотрел ребёнка. Румянец снова возвращался на щёки, а ребёнок расплакался, задёргал руками и прокричался, словно всё это время копил в себе боль и страх, а теперь нашёл им выход.

***

Воин несмело подошёл к воеводе и Ведунье. Они сидели под Древом вдвоём, держась за руки и склонив друг к другу головы, что, казалось, просто спали. Если бы не разрушенная деревня, не следы крови на одежде Ведуньи, да рана, что зияла в складках орехового платья, то он бы решил, что они, наконец, обрели друг друга в лучшем для них из миров.

— Дядь, — воин несмело позвал воеводу, нависая над ним тенью, но не нашёл в себе смелости тронуть его за плечо. Никогда раньше воин не видел, чтобы чьи-то виски так быстро седели. А ведь всего лишь прошло несколько часов. — Дядь Михей.

Ответа не было, и воин уж было испугался, что воевода отдал душу Зверю. Старое сердце сдалось.

— Дядь Михей.

— Да слышу я, — недовольно проворчал воевода.

— Я уж думал, что ты помер, — вздохнул с облегчением воин.

Воевода с недовольством посмотрел на него.