Шрифт:
— Ничем не могу помочь, господин Массино. С Турцией мы находимся в состоянии войны, поэтому разрешите взять трофеи, — он искоса взглянул на Елену Николаевну. Казалось, что налетчик не устоит перед очарованием этой женщины. Но это было только секундное колебание. Он протянул руку. — Кольца, браслет! Колье!
Елена Николаевна привычным движением сняла браслет, кольца и, кинув их на стол, застыла с презрительным выражением лица.
— Колье! Прошу вас колье!
Резким взмахом руки Елена Николаевна сорвала с шеи колье и швырнула его в лицо грабителю.
— Бери! Падаль!
— Без эксцессов, мадам! Мы тоже люди! Замечу — вежливые люди!
Эдуард Петрович увидел, как колье, упав на паркет, проскользнуло к стоявшему на полу портфелю с деньгами. «Жирный кусок отхватят бандиты!» — подумал Берзин. Но, нагнувшись за колье, налетчик не обратил внимания на потертый портфель. «Сейчас начнет шарить по карманам, — решил Эдуард Петрович, — тогда…» Но ему не пришлось ни биться с налетчиками врукопашную, ни откупаться от них немудрящим солдатским «богатством»— старенькими часами и остатками командирского жалованья. Взвесив на руке крупный аметист, заключенный в тонкую золотую оправу, налетчик двинулся к следующему столику, видимо, решив, что получил достаточно с этих четверых.
Налет кончился так же внезапно, как начался. Захватив связанную скатерть, грабители исчезли. Кто-то пытался организовать преследование, кто-то кричал, что во всем виноваты большевики… Елена Николаевна молча пила коньяк. Тилтинь дремал. Рейли смеялся:
— Ловко работают, черти! Знаете, полковник, я не сомневаюсь, что через некоторое время деньги этих молодчиков поступят к вам.
— Я не совсем понимаю…
— Что тут не понять? У налетчиков — корпорация. И действует она под эгидой московских купцов. Мы же черпаем денежки именно у этих толстосумов. Вот и получается — метаморфоза.
— Мне от этой метаморфозы ничуть не легче, — глухо проговорила Елена Николаевна. — Кольца, браслет — пустяк. А вот колье, — она вздохнула, закрыла глаза, — колье охраняло меня в этом долгом и нудном пути, именуемом жизнью.
Пить уже не хотелось, но они пили, вскоре забыв и о налете, и о драгоценностях, и о том, что привело их в этот ночной ресторан.
Где и когда он расстался со своими спутниками, Эдуард Петрович не помнил. Смутно ему виделась пролетка извозчика, на которой ехали по необыкновенно гулким улицам, мелькали чьи-то искаженные в жуткой гримасе лица., Где-то в подсознании, не переставая, билась все та же мысль: молчать, молчать, молчать! Слушать, слушать, слушать…
И он кое-что услышал.
Фамилию — Вертамон…
Название станции — Митино…
А что на этой станции?
— Что?
Фамилия: Коломатиано…
На станции — эшелон с золотом…
Вертамон — французский разведчик…
Вологда…
Почему — Вологда?
Коломатиано — американец… Нет, грек…
А в Вологде — восстание… готовится…
Главное — не забыть всех этих слов! Вбить их в голову!
Навсегда вбить и не забыть! Каждое — важно. Каждое— нужно запомнить! За-пом-нить!
Нить! Нить!
Какая нить?
Нить — это все вместе, а конец ее здесь, в моих руках…
В руках — портфель…
Зачем мне портфель?
У меня никогда не было портфеля! Никогда в жизни! Даже в школу я ходил с папкой. Клеенчатой, черной…
А портфель?
Чей?
Рейли дал мне его! Портфель!
Вспомнил — деньги. Много денег!
Их надо передать Петерсу.
Или Петерсону?
Ясно — надо передать!
И не забыть, что услышал!..
10
Шальной ночной ветер гонял по московским улицам мусор. Качались на ветру растревоженные тусклые фонари.
Пусты глазницы окон.
Лишь в некоторых — свет.
У одного из таких освещенных окон стоял матрос. Слушал, как нестройные голоса выводили один и тот же тягучий куплет:
Скучно жить на этом свете, В нем отсутствует уют… Ветер воет, на рассвете Волки зайчиков жуют…Прослушал раз, другой. Не выдержала матросская душа:
— Эй! Контрики! Кончай скулить!
Окно захлопнулось. На какое-то время замерла ночная улица. Матрос сделал несколько шагов и вдруг…
С противоположной стороны улицы раздался пронзительный свист. Матрос резко обернулся, схватился за кобуру маузера и увидел, как напряженно, с пьяной сосредоточенностью в два пальца свистит высокий бородатый солдат. Он стоял под фонарем. У ног — потрепанный портфель.
— Ты что, сдурел? — крикнул матрос и на всякий случай перешел улицу. — Хватит, говорю! Так-то вот. — Матрос принюхался. — Глотнул лишку? — он снова принюхался. — Дух непонятный. Сивуха? Нет! И на денатурку непохоже…