Миша справлялся с холодом неплохо, но в дождливую погоду просил второе одеяло. Она надеялась, у девушки, что волей случая предстояло оберегать мальчишек, не окажется нехватки в подобных вещах.

Оставив сыновей в безопасном месте, Сафьялова намеревалась вернуться в коттедж родственницы, ставший за прошедшие годы ей настоящим домом. Она радовалась удачному стечению обстоятельств: Лиля проходила обследование в больнице — она очень следила за своим здоровьем — и Алисе не пришлось объяснять ей, куда она срывается прямо ночью вместе с детьми. Как бы объяснила, почему сама подставила всех их под угрозу? Чувством вины? Долгом перед детективом? Поймёт ли Лиля, если сама Алиса не испытывала полной уверенности в оправданности риска? Вдруг, Александра, напортачит также, как портачила она сотни раз? А всё из-за чего? Из-за короны, из-за чувства, будто ты самая умная.

Алиса сама была такой. Когда-то.

Впереди показался поворот. Тот самый.

Сафьялова крутанула руль и глубоко вздохнула. Нет. Всё будет хорошо, по крайнее мере для её мальчишек. Всё непременно должно закончиться хорошо.

Ливень застал врасплох и Фурского. Из-за ошибки старшей дочери он не беспокоился. В конце концов Игра давно помогла обзавестись хорошими и прочными связями, как среди элиты, так и в рядах органов, и поэтому случившееся не вызывало особого волнения. Причина была в другом. И у этой причины были его глаза и нервы матери — такие же непрочные.

Кариша пропадала в телефоне. Весь вечер. И это раздражало. Он хотел поговорить с дочерью, всё-таки приехал в гости, а она кивала болванчиком на все его вопросы и не проявляла интереса к беседе, что тоже порядком бесило. Но Фурский терпел. Сердиться на младшую до зубовного скрежета не мог. Кариша была его ангелом: слишком похожим на маму и слишком непохожим на него, но ангелом, любимым и прекрасным. Холодные эмоции, а также упреждающе спокойный голос, предшествовавший взрыву, доставались Наташе. Олег понимал, что любить дочек следует одинаково, но ничего не мог с собой поделать. Из-за этого нередко ссорился с женой — она всё чувствовала. А он и хотел бы испытывать правильные чувства к Наташе, но ему не удавалось. Она слишком походила на его мать. И с годами схожесть только возрастала.

Вечер прошёл никак. Дочь делала вид, будто очень занята, но Фурский, заглянувший в телефон, знал, это не так. Его Кариша просматривала сначала фотографии интерьеров, затем платьев, в конце, когда Олег сломал всю голову над её поведением, настала очередь котиков. С любым другим человеком он бы взорвался, но с Каришей терпел, находя две сотни оправданий её молчаливости и дурному поведению.

На разговор дочь вышла сама, задав вопрос, серьёзно всколыхнувший невозмутимость Фурского.

«Детектив не зря тебя подозревает, да?» — спросила она, отложив мобильник, и посмотрела так, как часто смотрела жена. С сожалением.

Он отмазывался, умел это делать. Уверял, будто всё в порядке, и ей не о чем беспокоиться, но Кариша вдруг отстала, погасив своё любопытство, и сделала это столь резко, что он задумался. Что известно его любимице? Где он был неосторожен? Начал винить Наташу, уверенный в том, что если кто и опростоволосился, то это она. Но младшей дочери своей тревоги не выдал, решил действовать мягко: предложил Карише пирожные. Она улыбнулась, совсем как в детстве и попросила заказать её любимые. Олег от этой улыбки растаял и сразу прогнал все подозрения.

Как оказалось зря.

Когда он позволил себе думать, что всё хорошо, дочь начала расспрашивать о работе сестры. Вроде бы и вопросы обычные, и интересовалась она между делом, но маленький червяк сомнения всё же заполз в душу.

Они с Наташей предпринимали всё возможное — секретничали профессионально и не сомневались, младшая ничего не знает. Но чем больше он в это верил раньше, тем сильнее сомневался теперь. Каришу явно что-то тревожило. Тревожило настолько, что она вела себя непривычно тихо, без всяких истерик. Вспомнил её реакцию в ресторане на встрече с детективом и нехотя признал: в его ангеле живут два разных человека. Нет, расстройством личности дочка не страдала, но с её эмоциональным фоном было явно что-то не то. Слишком бурно выплёскивались радость, недовольство и обида. Слишком тихо и спокойно проходила грусть. Или ему так лишь казалось?

Привыкший управлять эмоциями, Олег давно разучился верить в человеческие проявления. Всё казалось ему на грани: или недостаток, или чересчур. И только сейчас, глядя в глаза любимой дочери, Фурский неожиданно для себя осознал: изучая эмоции игроков и нужных ему людей, Каришины он из виду упустил.

Словно в укор перед взором замаячила клиника. Частная. Лучшая. И человек, умело играющий со страхами других, вдруг почувствовал собственный.

Путаясь в ощущениях, Олег стал собираться. Поцеловал дочь, пообещал, что всё будет хорошо, и покинул её квартиру. Небольшую, по меркам Фурских даже маленькую, но достаточно уютную для той, кто стремился жить по-своему.

Он не стал сразу садиться в машину, попросил водителя ехать следом, но держаться на расстоянии. Олегу важно было чувствовать, будто он один, будто есть лишь он и его мысли.

Прогулка вышла длинной. На город опустилась ночь, а Фурский, погружённый в себя, продолжал идти. В кои-то веки, случалось такое почти никогда, он отпустил водителя, и буквально через час попал под дождь.

Ливень мощными струями стекал по лицу, уродовал асфальт, утопающий в бликующем свете фонаря, но не смывал опасения Фурского. Кариша что-то знала.