По настоянию Совета на жилье Кани были нанесены отводные заклинания, охранявшие всех, кто находился в квартире, от ненужных чужих глаз и проникновений. Это было сделано в целях сохранения жизни новоизбранному с Земли. За ним могли следить и охотиться последователи Морсуса, замышляя устранить музыкального чародея из Москвы. Эта защита нужна как никогда: темные силы активны, а инициированный уже несколько дней спит в комнате Кани.

Нет специально выделенной круглосуточной охраны – всё ограничивается периодическими приходами Меро. Есть только печати защитных чар, нанесенные самими волшебниками Совета в час, когда раненого разместили в квартире Кани. Только на них, эти метки, уповает он, Милиан.

Я вновь проснулся, когда за окнами был день. Понял это, поскольку теплый солнечный луч, преодолев прозрачные занавески, грел шею и лицо, щекоча ноздри. Едва приоткрыв веки, я смачно чихнул и прокашлялся. В горле еще скребло и болело. Дышалось свободно. Вроде нигде не саднило. Руки и ноги шевелились. Я сглотнул, и слюна уже не была такой вязкой. Раскрыть глаза не получалось: солнце светило прямо в лицо. Вряд ли вскорости засну опять, мне не хотелось бы таращиться на яркий свет. Нужно зашторить окна. А для этого позвать Милиана. Ну, или кого-нибудь. Ведь кто-то есть? Или я один?

Всё равно рано или поздно придется выяснить, что за добрые волшебники помимо Улло заботятся обо мне, пока лежу в коматозном состоянии. Я поднимусь, дойду своими ногами до окна и запахну его. И заодно выясню, есть кто в доме (и чей он вообще?). Ну, а раз уж встану, необходимо посетить и другое место. Естественные желания организма никто не отменял даже во время спячки.

Стоило откинуть одеяло и осторожно сесть, как шарнирная конструкция, соединяющая кости, заскрипела, мышцы заныли, разученные совершать любые действия за последнюю неделю. Опорно-двигательный аппарат давал знать, что еще болеет и не хочет никуда идти, а потому настоятельно просит меня не покидать местонахождение. Сев удобнее, я ойкнул и отдернул от кровати левую ладонь. Тут же тело немного подкосилось, лишившись опоры с одной стороны. Я опустил глаза на забинтованную кисть. Видимо, порез еще не зажил и потому тревожил. Коснулся лба – бинта не было. Провел рукой по немытой несколько дней голове и зашипел, задев шишку с царапиной на затылке. Спустил одеяло до пояса и сдвинул в сторону, огляделся по сторонам, медленно вращая головой в поисках одежды. Сознание не быстро, но прояснялось. Я четко видел, слышал птицу за окном, картинка мира не шаталась. Не обнаружив брюк и рубашки, я досадливо сжал губы, облизнув их, обмотался одеялом, повернулся на кровати и спустил ноги. Так, главное сейчас не просто подняться, но еще дойти, самому не упасть и по пути ничего не уронить.

Придерживаясь за стену и спинку кровати, встал. Одеяло сползало с плеч, и я подхватил его, натягивая обратно. Какой-либо обуви на полу также не было, и, не спеша переставляя голые ступни, я медленно направился к окну. Пару метров преодолевал почти минуту, покачиваясь при ходьбе как пингвин. Чем ближе подходил к окну, тем сильнее слепило солнце. Когда достиг узкого подоконника, смотреть стало невыносимо, я зажмурился, наклонил лицо и небыстрым движением задернул шторы, даже не успев осмотреть пейзаж. Тут же одеяло упало на пол. Я вздохнул, еле наклонился за ним, поднял и вновь поместил на плечи. Потом поплелся к закрытой двери, уже переступая с ноги на ногу чуть уверенней, и, взявшись за ручку, приоткрыл дверь до узенькой щелки, постоял так с минуту, прислушиваясь к звукам жилища.

Казалось, никого не было. Ни шороха, издаваемого человеком. Не работал ни один прибор. Уверенный, что я один, раскрыл дверь и осмотрелся. Вся обстановка, что попала в поле зрения, воскрешала в отдаленных уголках воспоминания, где и когда я уже эту квартиру видел. Вспомнил. Не сразу, но вспомнил. Квартира Кани, няни Венди. Я, видимо, успел неосознанно запечатлеть часть ее дома, когда женщина стояла на пороге и слушала меня в тот день, как я прибежал в поисках Милиана, отправившегося по следу Морсуса.

Я увидел небольшую кухню за перегородкой напротив комнаты, где спал, и ванную. В стороне, почти у входной двери, – закрытая дверь, ведущая в кладовку, судя по размерам. Свободное, ничем лишним не заставленное пространство посреди уютной однокомнатной квартирки, почти студии. Окна зашторены. Я стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку, и размышлял, куда хочу сильнее: в туалет или на кухню. Выделительная система победила пищеварительную. Вечно сползавшее и поправляемое на плечах одеяло я оставил на диванчике близ кухоньки и после вновь накинул на плечи, обмотавшись им.

Ну, теперь можно и поесть.

Я прошел на кухню и идентифицировал технику и столовую утварь. В чайнике достаточно воды, мне бы хватило, но он холодный. А без магии его не согреешь – я не нашел либо не понял, где у Кани обогревательные элементы. Вернулся в комнату в надежде найти какую бы то ни было палочку. Во мне вдруг поселилась надежда, что смогу колдовать, что функцию неиспользования мной прямого подобия артефакта, грубо говоря, отключили после всего произошедшего. Нашел палочку практически сразу: зацепил взглядом, когда скользил глазами по столу. (Интересно, опять же для меня оставили?) Палочка лежала рядом с фотографией в рамке. Со снимка смотрел незнакомый улыбающийся мальчик, наверно, кто-то из родственников Кани. Я взял палочку в обе руки и сжал, будто она восстановит во мне силы, поднимет настроение, придаст уверенности.

Порадовавшись пару секунд, я вернулся на кухню, ткнул палочкой в чайник и с облегчением и радостью обнаружил, что он закипел. Полез по полкам с продуктами, как последний енот-помоечник, мысленно умоляя Кани понять меня и простить. Увидел среди первых попавшихся на глаза овощное пюре. Я поставил его в блюде на стол, схватил ложку, в нетерпении зачерпнул и отправил в рот. Живот с самого моего пробуждения ворчал, требуя пищи. Но тут случился казус. Я так долго не ел, а мой организм так долго принимал одни только лекарства, что долгожданная встреча желудка с едой так и не состоялась. Одной проглоченной ложки оказалось достаточно, чтобы внутри меня всё резко скрутилось, взбунтовалось и решило вернуться через пищевод. Я сглатывал, пресекая внезапный рвотный рефлекс.