Смерти она избежала из-за случайности и недосмотра: пуля прошла по касательной, задев бок, а труп матери завалился сверху, залив светлое платье кровью. Их скинули в овраг, и, выбравшись, девушка месяц провела в бегах, пока не наткнулась на Эзру.

Её жизнь – удача для них. Помимо ярого ненавистника республики, они заполучили в свои ряды превосходного стрелка.

— Вы видели, как полыхнуло, Ваше Высочество? – сверкнула она белозубой улыбкой. – Снова в «яблочко» попала! Готова поспорить: они не ожидали, что с торца тоже бахнет!

— Брэм успел уйти?

Девчонка кивнула и указала куда-то за спину.

— Врача донимает. Его осколком задело.

— Сильно?

— Нет. Царапина, но вы же его знаете: он из чего угодно драму раздует.

Эйвилин насмешливо фыркнула и, на миг вслушавшись в вой сирены под окном, направилась к выходу. Олли подорвалась за ней.

— Ваше Высочество! Долго мы ещё с мелочовкой разбираться будем? Толку-то нет. Мы только дорогу новым гадам расчищаем. Назавтра «сменных» пришлют и глазом не моргнут. Может, попробуем до рыбы покрупнее дотянуться? Я сегодня в торговых рядах услышала, что канцлер…

Принцесса замерла, и девушка едва не врезалась ей в спину.

— Мы будем разбираться с ними столько, сколько я посчитаю нужным, – отрезала Эйвилин.

— Упустим же…

Раздражение сжало горло, но она сдержала его. У некоторых озлобление неслось впереди здравого смысла. Их возбуждали маленькие победы, воодушевляли смешные успехи и будоражило фантомное предвкушение будущих прорывов. Совсем недавно она ничем не отличалась от них.

— Куда они от нас денутся, Олли? Соберут страну в чемодан и сбегут за море? – Девчонка прикусила щёку, став похожей на обиженного ребёнка, и принцесса продолжила: – Что ты предлагаешь? Кинуться грудью на копья? Я лично впустую умирать передумала. У меня для канцлеров заготовлена немаленькая прелюдия.

— Если бы все прилежно исполняли свои функции и не лезли в чужие, дела продвигались бы быстрее. Тебя не просят работать головой, Олли. Нажимай на спусковой крючок, когда надо, понимаешь?

Эйвилин оглянулась. В дверях, прислонившись плечом к косяку, стоял Эзра. Из-за духоты рубашка липла к телу. Светлые волосы чуть вились.

— Ты понимаешь, Олли? – с нажимом повторил он.

В былые дни его улыбками легко обманывались, но теперь привыкли улавливать без подсказок: если лорд Партлан улыбался, то хорошего это не предвещало.

Пусть их юная соратница страдала от дурного языка и горячего нрава, она мигом оценила риски и в конфликт не полезла:

— Да, сэр. Извините, Ваше Высочество. Я позволила себе лишнего.

— Взаимопонимание – это прекрасно, – похвалил Эзра. Впрочем, абсолютно неискренне. – Не держим вас, мисс Лаунд.

— Время от времени я чувствую себя воспитательницей детского сада, в котором вместо игрушек – бомбы, – поделилась Эйвилин, когда их оставили наедине.

— А я – начальником цирка, – хмыкнул мужчина. – Недосмотришь – и приходится вынимать из пастей чьи-то конечности. Не то, чтобы я возражал… Шума от них много.

Он засунул руки в карманы брюк и вытащил нераспечатанную пачку курева. Последнюю – двадцать драгоценных штук. Не горький вонючий табак, которым перебивались до закупки, – настоящие альдийские сигареты.

С деньгами было худо, но с поставками – ещё хуже. Как и предполагала принцесса, не все государства спешили мириться с неспокойным «идейным» соседом под боком. Большинство вполне справедливо предпочли отгородиться от республики железным занавесом и в довесок – блокировать морские пути. Товары пропадали с полок, денежная реформа отбирала накопленные активы, однако сорнийцы почему-то смирно затягивали пояса. То ли лозунги, которыми щедро разбрасывались революционеры, то ли надежда на будущее придавали им терпения. Это, пожалуй, – самая основная причина, не позволявшая сопротивленцам пойти в наступление.

Народ давил их числом.

И тут Эйвилин снова разбивала свои предыдущие убеждения. Ещё полгода назад она считала, что люди ни в чём не виноваты. Теперь же прекрасно осознавала: они натворили не меньше канцлеров.

Отчаяние и вера – самая губительная формула на свете.

Они с Эзрой расположились на пожарной лестнице. В комнате не курили по договорённости: оттуда вообще не выветривались запахи. Ветер не стих: он зашевелил волосы, обвил юбку вокруг ног. Зашелестела листва, и откуда-то донёсся аромат выпечки. От голода сводило желудок.

Мужчина откинул крышку зажигалки и поднес огонь к сигарете девушки. Она закурила, облокотившись на перила, и вдруг усмехнулась. Вечер сгущал сумерки; силуэты домов вдали постепенно таяли – солнце уходило за тучи. Скоро пробьют часы – торговцы закроют лавки, женщины загонят заигравшихся на улице детей на ужин, а в подвале неприметного дома привычно соберётся толпа, ожидающая указаний. Где-то в северной части города этой ночью сгорит участок вигилей, на распутье железнодорожных путей заложат взрывчатку, наутро принесут письмо от союзников… Эйвилин раз за разом прокручивала в голове эту последовательность действий – уже привычную махинацию, – но отчего-то сейчас ей сделалось смешно. Эзра поднял на нее глаза, после чего вынул изо рта сигарету. В его приподнятых бровях читался вопрос.