Катлер, естественно, не питал иллюзий: Его Величество не закрыл бы глаза на подобные россказни. Скорее всего, от него ожидали позорного бегства, тогда как он без сомнений садился на поезд до столицы.

Революция не первый день галопом неслась по Сорнии. Не с него она началась – не на центральной площади Тэмпля, на которой соорудили виселицу для мятежного капитана. В народе клокотал застоявшийся гнев, и против монарха он выступил не только из-за пропаганды Азефа Росса – его вели нищета, голод, ненависть к затянувшейся войне и куда более глубокая – к лёгкой ленивой жизни аристократов, которые будто бы не замечали царившей вокруг атмосферы.

Верно: не Элерт и не Азеф дали толчок революции. Она – закономерное последствие политики императора. Им лишь оставалось подарить ей голос и задать направление, а ещё создать символ – элементарный и непоколебимый, в который бы поверили без лишних доказательств. Порой достаточно маленьких, метких слухов, подкреплённых всего-то единственной казнью, – и вот имя несли на устах тысячи тысяч, ожесточённо сметая с пути старые порядки.

Посвяти мужчина в самоубийственный план Росса, которому на данном этапе с тихой злостью приходилось смириться с ним от безысходности, или премьер-министра, который через доверенных генералов настаивал на его побеге с фронта в Сутен, то разыгрывался бы другой – и всё-таки сложный и муторный – сценарий. Элерт всерьёз его не рассматривал, не притворялся даже, что собирается его воплотить. Не тот случай, чтобы пользоваться советами. Он выбрал простую, пусть и мучительную, дорогу – без сожаления, потому что при любом раскладе на финише ожидала взбудораженность общества. Под прицел угодил не очередной несчастный незнакомец, свято веривший в народовластие, – капитан Тайного Кабинета, офицер из ближайшего окружения Его Величества и – шутка ли! – человек, как-то связанный с таинственным принцем.

Черту бы подвели после его смерти: ответ – конечная точка в затянувшейся почти на тридцать лет истории. Надевать корону при жизни он точно не стремился.

Если бы не Лис.

Его незаметная переменная, переворачивавшая все ходы от самого их знакомства.

Посодействовал и банальный страх: напоровшись на кулак сорнийцев, император струсил ставить капитана к стене. Кто-нибудь из министров порекомендовал: сохранить шкуру новоявленного врага безопаснее, чем избавиться от него. Мёртвый символ крепче живого.

Как итог – это медленное похоронное шествие через залы Парящего Двора.

Где-то в городе яростно загромыхал взрыв. За окном мерещилось алое зарево. Тэмпль горел – его отвоёвывали по кусочку. Один дворец непреступно взирал на хаос с высоты, словно по привычке принимая его за «баловство».

«Разве может проиграть тот, на чьей стороне армия?» – издевательски осведомился Первый министр, заявившись к капитану в тюрьму. Элерт ему улыбнулся, хотя, имей он малейший шанс, выдавил бы ублюдку глазные яблоки: «А на чьей стороне армия?». Старик опешил, загнанно глянул на решётку. Что его встревожило: то ли звенящее спокойствие в голосе обречённого, то ли вопрос, подтвердивший зревшие в нём опасения, – капитан угадывать не собирался, однако после визита Первый министр исчез. Кей сказал, что тем же вечером он без предупреждения, забрав жену и дочь, покинул город на неизвестном корабле. Император рвал и метал – Катлер впервые за долгое время искренне веселился. Напрасно старик тратил деньги на акцию по самоспасению. Капитан ведь его вместе с семьёй из-под земли достанет – бегство просто-напросто прибавляло азарта. Месть ему удовольствия не доставляла: она ничего не исправляла и тем более не утешала – ненависть всегда продолжала тлеть внутри. Потому он не обращался к ней.

Прежде. Министр обещал удостоиться чести стать первооткрывателем.

Какой замечательный стимул выкарабкаться – пустить мерзавцу кровь.

Почти у дверей в обеденную залу подогнулась больная нога. Элерт запнулся, проглатывая стон, и получил древком между лопаток. Устоял каким-то чудом.

Второй гвардеец поймал его за локоть, помогая восстановить равновесие.

— Зачем ты? – осуждающе спросил он у напарника.

— А ты с предателями по-доброму предлагаешь? – с вызовом отразил тот. – Он же всех за нос водил! Ты в курсе, что на улице творится! Люди как с цепи сорвались. Не виноват, скажешь?

— Тебе капитан плохого не сделал, – не отступил страж.

Напарник хмыкнул – из-за маски звук вышел приглушённым. Катлер взглянул на него через плечо. Без упрёка. Без жалости.

— Вы зря приписываете мне лишнего. До апогея конфликт довёл император. Не люблю присваивать чужие заслуги.

— Замолчи! – замахнулись на него снова.

Элерт не увернулся. Только головой покачал. Второй гвардеец перехватил эспонтон{?}[Колющее древковое холодное оружие; имело, скорее, церемониальное значение и использовалось только на торжественных мероприятиях или для сопровождения заключённых.].

— Ну-ка остынь, – осадил он товарища. – Ты императорский страж или бандит какой? По закону служи.

— Нет у нас больше закона. Страны тоже нет, – с горечью отозвался тот, но послушался.

Катлер его не винил. Желание выместить зло вполне естественно. Происходящее явно не следовало воспринимать с восторгом: борьба развернулась между сорнийцами – погибали вчерашние друзья, раскалывались семьи, привычный мир рушился. Даже война, прокатившаяся по Тармандису огненным шаром, не шла в сравнение со стихийным бедствием, имя которому «Революция». Не существовало ничего страшнее внутреннего раздора. Увы – неизбежного. Можно часами рассуждать об альтернативах – что бы от того поменялось? Власть от сделок отказывалась. Народу надоело проглатывать обиду.

В нынешних событиях ни правых, ни виноватых – правда у каждого своя. Через много лет их рассудит история, а в неё далеко не заглянешь.

Кое в чём Элерт всё-таки был уверен: его она назовёт идиотом. Что писалось красным цветом однажды превратится в потеху для поколений. Почему-то от этой мысли делалось легче.

Когда в обеденную залу открыли двери, он не сразу заметил Его Величество. Адоэль сидел за столом, низко склонившись над бокалом, и едва ли не сливался с серостью обстановки. Он осунулся, выглядел нездоровым и каким-то потерянным. В голову влезло ироничное: сейчас они сильнее всего походили друг на друга. Прямо насмешка судьбы.