— Зато армия вам безоговорочно верна, – не успокаивался Райнер. – Отбросить-то парианцев мы сумеем без помощи. Так и скажите, что вы просто боитесь снова сунуться на поле боя. Неважный из вас герой, Катлер.

— Нет ничего героического в том, чтобы терять солдат из-за собственной глупости и собирать кишки по окопу. Нельзя вестись на провокацию.

— И что вы предлагаете? Сложить лапки и ждать, пока они доберутся до столицы?!

— А вы – перебросить десять-двадцать тысяч человек на другой конец страны и надеяться на чудо – что к Пари не присоединятся остальные союзники короны? – осведомился Осгюр, тоже поднявшись. – Вы понятия не имеете, что такое война, если настаиваете на ней.

Говорили уже на повышенных тонах. Хобб сжимал кулаки и зло смотрел то на одного, то на другого оппонента.

— Не вам меня…

— Ну и к чему ведёт ваш спор? – подал голос Азеф, заставляя Райнера умолкнуть на полуслове. – К драке? Будьте любезны в следующий раз оставлять личное за порогом. Мне нужны трезвые головы, а не поток эмоций.

Он не любил повторяться: ругань не давала результатов. Драгоценное время утекало сквозь пальцы, нервы натягивались струнами, точки зрения обретали острые углы, а решение не находилось. В эту сложную ситуацию их отчасти завёл народ, указав на их кандидатуры как на наиболее желанные на постах канцлеров, но совершенно не подозревая, что между ними сложились не самые благоприятные для работы взаимоотношения.

К сожалению для противников, их маленький «тесный» кружок не разрывали непреодолимые противоречия, он не трещал по швам, и в основном на публике они отыгрывали роль этакого слаженного механизма – пять канцлеров, пять избранников сорнийцев, на которых возлагали большие надежды. При всех сложностях любовь к стране они разделяли в равной степени. Изнанку народу знать необязательно.

Не сказать, чтобы они не привыкли сосуществовать: когда на повестке стоял вопрос жизни и смерти, что случалось примерно через день, проглатывали недовольство, собирались вместе и подключали все доступные им ресурсы. Конфликтовали, не без этого: мнения свои, подходы разные, характеры… Власть-то им вручили красным знаменем: «Пожалуйста, целиком ваша – управляйте, как в книжках написано, если оно вам надо», – да вот книжки с реальностью не согласовались. Вряд ли Рих Марс, создавая свою теорию классовой борьбы и выводя в её первый итог неизбежное падение диктатуры аристократов, предполагал, что когда-нибудь её отважатся проверить на практике. Он видел модель – идеализированную и упрощенную по всем стандартам научного знания. За красивой же обёрткой встречали разруха, кризисы, угрозы и отсутствие какой-либо уверенности в следующих пяти минутах.

С политикой быстро не сладить – она не бордельная девица, хоть иногда сравнение напрашивалось поневоле.

— Добротная дискуссия держит мозги в тонусе, – пожал плечами Хобб, усевшись на стул.

Несмотря на отговорку, на мировую никто идти не намеревался: от Азефа не укрылся мазнувший по Катлеру взгляд. Интерин его проигнорировал – только уголки губ предательски дрогнули.

Тут-то и крылась причина для беспокойства. После тщательно просчитанной манипуляции Элерта, отправившей на виселицу трёх человек из окружения Райнера, в их холодной войне установилось подозрительное затишье. За много лет Росс как-никак разобрался в хитросплетённом мышлении друга и получше других понимал: пока он относительно безболезненно вынес предупреждение. Ими он обычно не ограничивался, да и Райнер не проглотил бы обиду – не той масти, чтобы стерпеть и не обойтись без ответного «подарка». Молчание в их случае означало не что иное как подготовку.

В какой-нибудь прекрасный момент их противостояние обещало прокатиться по стране громкими заголовками и реальными жертвами.

Азеф надавил на веки. Не о том он думал. У него ещё найдётся шанс предотвратить локальную катастрофу «Катлер-Райнер» – разобраться бы с дрэговыми парианцами, некстати подключившими союзнические настроения.

Недолго же продержалась легенда о принцессе, устроившей переворот. Рухнула она, скорее всего, не без помощи недобитой аристократии, но это уже неважно. Кто бы ни подсобил, последствия нарисовались на горизонте в виде тяжеловооруженных кораблей с шестью тысячами солдат на бортах.

— Военные действия оставим на худший сценарий, – вынес вердикт мужчина. – Предпочтительнее разойтись без огня. Народ измучен. Вряд ли кто-то с воодушевлением воспримет новость о мобилизации.

— По моим данным командование осуществляет мехети{?}[принц] Раша, – отрешённо произнёс Элерт.

— Неужели он ваш друг, Катлер? – хмыкнул Хобб. – Или нет, подождите, сейчас угадаю – старый должник?

Интерин вновь не удостоил его внимания: он смотрел на проклятый отчёт, словно на том невидимыми чернилами вывели подсказку. После его возвращения из Льюита признаки усталости уже невозможно было замаскировать: он похудел, короткий сон не стирал тёмные круги под глазами, мелких морщинок поприбавилось. Разговоров стало ощутимо меньше: за трое суток он зашёл к Азефу только раз и то по работе, – и шутки – известные его спутницы – изредка отпускал лишь в язвительном ключе.

Он плотно приблизился к пределу человеческих возможностей и теперь боролся сам с собой – измождённый организм выступал против разума.

Напрасно Росс надеялся, что поездка за головой министра принесёт положительный эффект. Всё произошло с точностью до наоборот.

И, к несчастью, он сразу догадался, к чему друг упомянул о парианском командире.

— Вечно вы ищете ложные смыслы, – поморщился Осгюр. – Раша – четвёртый из сыновей царя. Пару лет назад он подавил восстание второго брата, и числится на хорошем счету и у отца, и у брата-наследника. Неудивительно, что его отправили сюда. Полководец всё-таки блестящий.

— К чему здесь политическая справка? Чтобы мы уяснили, птица какого полёта собирается настучать нам клювом по макушкам? Если судить по вашей характеристике, парианцы с нас живьём не слезут. О каком «договориться» вы ведёте речь?

— Напротив, мистер Райнер, – сдержанно возразил интерин. – С ним проще вести переговоры, чем с его роднёй.

— Откуда такие предположения? Вы проверяли?

— У меня есть отличная возможность проверить.

Хобб нахмурился, сжал губы и угрюмо поглядел на Верховного канцлера. Возможно, он ждал возражений, спора или твёрдого «нет!» – любой попытки перечеркнуть неозвученный план Элерта. Ему претило полагаться на человека, которого он предпочёл бы увидеть у расстрельной стены.