Корона – бремя тяжкое. Может быть, поэтому принцесса с ранних лет интуитивно отстранялась от разговоров о своём будущем венчании на царствование. Мечтал ли её брат об обратном – о троне? Получать ответ почему-то не хотелось.

Она устала.

Лампочка мигнула и погасла. Снова раздался скрежет. Девушка испуганно вскинула голову. Судя по звуку, вели гвоздями по металлу. Вряд ли мыши обокрали какого-нибудь плотника.

— Сонхи? – шёпотом позвала она.

Тень прильнула к ней со спины и зажала рот.

«Тише».

«Ти-и-ише».

Она почувствовала ласковый поцелуй на щеке, прохладную хватку на запястьях. С потолка закапала тёмная вязкая жидкость; она же хлынула из слива, полилась из раковины. Эйвилин попыталась встать, но поскользнулась, ударившись локтями о эмалированное дно. Тень навалилась сверху, придавив затылком к ванне. Девушка забарахталась – чёрная жидкая дрянь достигала подбородка.

«Отпусти…».

«Позволь…».

«Не противься».

«Мы – одно и то же».

Сознание мутнело. Она захлёбывалась.

— Нормальные девочки принимают душ без одежды, маленькая госпожа.

Волшебник встал в проходе. Эйвилин стряхнула оцепенение и поняла, что находилась на прежнем месте. Горел свет. Никаких царапанья и чёрной жидкости.

— Ты забеспокоился, что я одета, и ворвался без стука, чтобы напомнить раздеться?

Отсутствие пиджака и закатанные рукава не придавали ему «домашний» вид: он напоминал неприлично богатого коммерсанта, заскочившего в бар пропустить стаканчик. Ему подходила атмосфера борделя, который они в спешке покинули: подобных клиентов в нём, наверное, обслуживали пачками.

— Было незакрыто.

Хихикнув, принцесса протянула к нему руки.

— Помоги. Тут скользко.

Сонхи не противился её странной, неожиданной просьбе. Походка у него мягкая, плывущая – он будто ходил по облакам, не боясь оступиться или запнуться. Эйвилин сама подалась ему навстречу и, ощутив на коже горячее касание, вскинула голову. Лисьи зрачки сузились. Он высматривал в ней нечто – невидимую перемену.

— Я тебе нравлюсь? – спросила она вполголоса.

Тени торжествующе скреблись под рёбрами.

Волшебник наклонился ближе. Ладони скользнули по обнажённым плечам, одна из них легла на затылок. Его губы почти прижимались к её. Дыхание замерло – и девушка, улыбнувшись, сжала его рубашку в кулаке.

Он пропустил её волосы сквозь пальцы.

— Мне известна история, которая начиналась точно так же, – безмятежно проговорил он и, подхватив её, поставил на пол.

В дверях он остановился.

— За месяц до падения империи я вытаскивал девушку из этой же ванны. Она голой сидела под струёй ржавой воды – вся избитая, изрезанная, как тренировочный манекен. И не плакала, не ругалась. Совсем ничего. А взгляд пустой. У покойника в нём и то больше блеска, уж поверь.

Он подтянул галстук. Поправил воротник.

— Тебе знакома эта девушка, маленькая госпожа?

«Квартира принадлежит Лис», – крутилось на языке. Сонхи не дал ей раскрыть рот.

— Ты в курсе, что с ней сотворили?

— Нет. Откуда мне знать? – Тень хохотала: она сразу догадалась, куда он клонил.

Волшебник хмыкнул.

— Разумеется – откуда? Тебе же не докладывали в подробностях о том, что случилось с девочкой, которую твоими стараниями объявили преступницей и арестовали.

— Ах вот ты о чём, – прищурилась она: – Всё ждала, когда ты упрекнёшь. Оказывается, старый демон умеет сочувствовать?

— Ещё как, – подтвердил он. – Куда ни плюнь, я везде исключительный случай.

— А мне всё равно, что с ней случилось, – бросила принцесса. – Она и была преступницей. Это весело, не находишь? Я как будто не соврала о ней.

— Не сомневаюсь. У смертных талант вредить себе подобным. К твоему сведению, вы худшее зло в мирозданье.

— Мне рыдать от раскаяния? – с язвительной интонацией осведомилась она. – На совесть давишь?

Он поднял руки в примирительном жесте. Или манипуляция должна была так восприниматься, но ни его выражение, ни дальнейшие слова не подтверждали миролюбивый настрой:

— Увольте. Вопросы совести меня не касаются. Тебе с ней жить. Я всего лишь предаюсь воспоминаниям… своего рода развлечение. С возрастом возникает склонность к сентиментальности.

Принцесса поняла его. Поняла с первой попытки, едва он заикнулся о девушке. Её пробивало на смех. Над самой собой. Над положением, в которое они, ничегошеньки не подозревая, вляпались. Неприятным его не назвать. Абсурдным – да, пожалуй. Это как если бы паук запутался в собственной паутине, а после, не разобравшись, принялся лакомиться своими же внутренностями.