Она прыснула и прикрыла рот ладонью. Вот оно что! Ей не померещилось! Там, в беседке… Однозначно Элерт не мог не заметить. Скорее всего, он убедился ещё в тюрьме.

Злости не возникало. Хотелось даже пожалеть – ненадолго в ней пробудился человек, – но необъятная, расползавшаяся до кончиков пальцев радость заглушала другие чувства.

— С каких пор мертвецы по земле расхаживают? – Она склонила голову набок. Скрежет приближался: его звучание усиливалось, нарастало, множилось. Теперь он не принадлежал единственному источнику.

Сонхи коротко и напряжённо оглянулся на окно, за которым чернела глухая ночь. Услышал?

— Труп на бумаге не всегда труп по факту. Кто тебе сказал, что она умерла? – нарочно растягивая гласные, изрёк он. – Министр? Извини, королева, твой охотник принёс тебе лёгкое и печень молодого оленя.

— Не только меня провели, – прошептала Эйвилин.

На её вызывающий тон волшебник с упоением втянул воздух. Его глаза потемнели.

— Тебя обманули. Ему не раскрыли правду. Разница огромная.

— Хорошо. Прекрасно! Пусть так! – выпалила принцесса. – Я поверила на слово – мой просчёт. В моем случае проверить затруднительно. Почему же наш доблестный рыцарь свято убеждён, что она мертва? У Элерта есть дурная привычка: он ни за что не поверит, если нет неопровержимых доказательств. Непроработанные проблемы из детства, знаешь ли. С доверием.

За полмесяца, быстро пролетевшего с их знакомства, она наблюдала разного Сонхи: весёлого, растерянного, кокетливого, раздражённого, – но выражение, живо отразившееся на его красивом лице, не поддавалось описанию. То ли злость, то ли скорбь – нечто похожее она увидела, когда он заговорил о вмешательстве богов в людские судьбы.

— Ему доказательства без надобности: её показательно пытали перед ним. Не ради признания. Не из-за позиции, которую он обозначил перед арестом. – Покосившись на неё, волшебник прищёлкнул пальцами: – Да-да-да. Тебе не сообщали об аресте. Спешу запоздало обрадовать. Гордись, милая принцесса, с твоей подачи – до того, как вскрылась связь мальчика с революционерами, – его упрятали в застенки. Угадаешь почему?

Эйвилин смолчала. На площади, случайно подслушав беседу двоих товарищей, она осознала, насколько её отгородили от правды накануне падения империи. В Летнем дворце, спрятавшемся от кипящей Сорнии за горными хребтами и стеной леса, не слышали ни о приближении к столице Азефа Росса, ни о заключении Элерта Катлера, ни о беспорядках, переросших в кровавые бои народа с легальной властью. До них не успели донести известие о предательстве целых батальонов регулярной армии. В тюрьме потом узнала: солдаты отказывались стрелять по толпе и, наплевав на присягу, обращали оружие против командиров. Отдельные части дезертировали прямо с полей сражений, чтобы затем перейти на сторону антимонархистов. В стране царил хаос, а знать присыпала его пудрой: скоро всё наладится, мятежников вот-вот разгонят, у Росса нет сил противостоять мощной государственной машине с её военно-карательным аппаратом. День за днём принцесса, стоя на развалинах империи, задавалась одним и тем же вопросом: в какой момент они минули точку невозврата? Ответа никто не давал.

Медленно сглотнув ком, она выдавила:

— Он заслужил. Жаль, что его не повесили. Почему, кстати?

— Верёвка оборвалась.

Она бы посмеялась, но никто не шутил. Волшебник провёл по воздуху указательным пальцем: свет лампы потускнел, и от неё отделилась золотистая нить, похожая на ту, что тянулась за колдовской бабочкой в повозке. Повторяя движения Сонхи, она сплеталась в петлю, чтобы затем быть накинутой на шею девушки. Подыгрывать его комедии она не собиралась, потому развеяла волшебство небрежным взмахом.

— На второй раз верёвки не хватило?

— И второй раз оборвалась, – просиял фальшивой улыбкой он.

— О третьем спрашивать не буду.

— Правильно. Толпа уже после первого едва не затоптала оцепление, а на второй кинулась с кулаками на вооружённую стражу.

Эйвилин прикрыла лицо ладонью в драматическом жесте.

— Какой же он везунчик, я не перестаю поражаться!

Сонхи протянул к ней руку. Кончики острых ногтей приподняли подбородок.

— Вы оба, маленькая госпожа.

Она перехватила за запястье; не выпуская, подшагнула почти вплотную. Уже дважды за вечер он смотрел на неё будто бы в предвкушении смыкания капкана.

— Ты сегодня разоткровенничался, – проговорила она, прижав его ладонь к своей щеке. Он не опустил. Не прикрылся издёвкой вновь. – Чтобы не упускать случай, я спрошу…

И сама же безжалостно скомкала единственный случай. От встречи под Сатгротом они дразнили друг друга наперегонки, однако в их соревновании не предусматривалось победителя. Они проиграли на старте, и до сих пор делали вид, что так задумано.

— Обо мне и Амелис?

Эйвилин потянула мужчину на себя с внезапным, отчётливым осознанием, что он устал от их бессмысленного состязания. Она всё ещё не представляла, как к нему относиться и что заставляло её жаждать этой никчёмной близости, но не отгоняла навязчивое желание. Ей надоело отворачиваться.

Перемены от Сонхи всё-таки не укрылись. Он провёл по чёрным вздувшимся венам, открывшимся под соскользнувшими к локтям рукавами, заметил кровь под ноздрями и, обхватив девушку за талию, поцеловал. Она прильнула к нему, коснулась мягких волос – где-то по центру грудной клетки сходило с ума сердце. Не разрывая поцелуй, мужчина прижал её к двери. Он гладил, ласкал, целовал каждый обнажённый участок кожи, а Эйвилин без стыда разрешала ему вести.