Шрифт:
И я много думала об этом. Мне здесь и правда хорошо.
Я же могу перевестись на заочку? Или дистанционно обучаться.
У Тима работа вообще по умолчанию подразумевает удаленку. В офисе Кир сам справится.
– Ты чего это, Ян? – сомневается в моих словах явно списывая на порыв.
Вылезаю из бассейна и тянусь к стопке полотенец, которые придумала хранить на пластиковой тумбе предыдущая хозяйка.
Укутавшись в полотенце сажусь радом и щекой прижимаюсь к любимой татуировке на левой руке.
– Я хочу заниматься плаваньем. Знаю, что в Москве папа мне не даст уйти в эту профессию, а тут я смогу. Я уверенна…
Тимур не дослушав целует меня в губы.
Я не должна на него давить! Не должна его переубеждать! Я черт возьми не должна тянуть за самую тонкую, но самую крепкую нить, но я это делаю, потому, что чувствуй- он сдастся.
Отрываюсь от губ и больно ударяю в самое сердце.
– Не продавай дом… Ты ведь не хочешь… Давай останемся здесь… Давай останемся на море…- прячу нос в изгибе его шеи. Мне так хорошо с ним, что я… Не знаю, я словно боюсь, за то, что если Тимура вывести из этого города – он погибнет. Москва просто его сожрет. Сначала сожрет мой папа, а Москва догложет то, что от него останется.
За его коротким «посмотрим» кроется много недосказанности.
Я знаю, что посеяла в Агачеве сомнения.
Хочу прижаться к нему, прилипнуть намертво, как липучка потому, что мне так плохо.
Я не хочу уезжать. И он не хочет.
чувствую, что не хочет, потому что эту ночь мы впервые засыпаем без стонов и беспощадных ласк, потому что курить он встает раз десять, потому, что объятий становится меньше…
Я верчусь, как курица на вертеле. Мне безумно жарко, тревожно и неспокойно.
Могла ли я когда-то подумать, что так намертво смогу прикипеть к человеку и к тому, что он любит и чем дорожит.
Утром выясняется, что мои тревоги были не напрасными, потому, что спустившись вниз я застаю на кухне Тимура. Но он не один... с ним они... мои родители...
Мне с ноги прилетает по нервам.
Испуганно сглотнув вязкую слюну опускаю руки вдоль тела.
Делаю неуверенные шаги вперед, сжимая край пижамных шорт.
О том, что папа недоволен говорит все!
Грубые черты лица и собранная поза во властной и жесткой мужской фигуре могут вывести из строя любого.
А я дочь, которая…
Боже…
Мое глухое «привет» утопает в папином задумчивом взгляде.
Он блуждает по моей фигуре глазами, оценивая мою растрепанность, опухшие от долгих поцелуев губы и задержавшись на почти заживших коленях возвращается на лицо.
Мне невыносимо стыдно.
В ужасе пытаюсь проглотить волнение и сказать что-то еще, но пересохшее горло настолько стянуто, что не пропускает ни одного звука.
Не замечаю, как возле меня оказывается мама и обдав меня сладким парфюмом целует мою щеку.
Она что-то оживленно рассказывает, словно не замечая всеобщее напряжение, а папины глаза уже медленно блуждают по Тимуру.
Откинувшись на спинку стула он задумчиво растирает подбородок, взъерошивая густую черную поросль.
Дурной знак.
Он что-то обдумывает.
Мой пульс с каждой секундой учащается.
В совершенно нелепой панике хватаю чашки со стола и открыв кран принимаюсь их намывать под чистой струей воды.
А что мне еще делать, что бы унять панику и смущение?
Отвечаю на мамины вопросы скорее машинально, совершенно не запоминая смысл нашей беседы.
В голове такая каша...
Мамины вопросы адресовываются уже Агачеву.
Голос Тима звучит уверенно, но я на него даже не смею смотреть, словно это самый смертный грех, ведь я вновь чувствую на себе испытывающий взгляд папы и смущение адски горячим огнем жжет мои щеки.
– Ничего объяснить не хочешь– гремит его голос поверх маминого.
Воздух застревает в легких.
Мне хочется провалиться сквозь землю, но я наконец-то поднимаю глаза на его лицо и сиплю.
– Я люблю его, пап…
Время застывает в наших с ним глазах.
Больше не звука, ни движения, только оголенный нерв и мой бешенный пульс в ушах.
Это конец?
Глава 23
Громов Андрей
Звонок дочери не принес долгожданного облегчения. Все время, что идут переговоры прокручиваю в голове ее неуверенное блеянье.
Домой вчера не прилетела, голос осевший и неуверенный и это у моей-то Янки?
Никита там ее что, голодом морит? Работать заставляет? Что с ней не так?