— Хорошо. Спасибо, — кивнул, потирая горло, которое, словно по взмаху волшебной палочки, отпустило, когда он мысленно согласился с Грэйгом, положившись на его опыт и вспомнив о Хранительнице. — Надо узнать о гхм... (хотел сказать “о всех детях Либериса” — и в лёгких предупреждающе резануло) ... о ваших детях, Анника (кашлять не хотелось)... Хм, впрочем... Мы спасём их всех.

Данная незапланированная ситуация подкинула ещё одну загадку: знала ли истину тёмная магия, запирающая слова внутри болтуна? Если кашель распространялся только на настоящих наследников, то дети Анники не имели к ним отношения, тем более что были рождены от дракона, все трое. А если дело было в другом, то это только запутывало предположение Тео.

Анника поддерживающе положила свою руку на его, Тео, приходящего в себя после отката:

— Послушай, мой мальчик. Сына северного Ремуса, моего Арженти, — так его назвал Либерис, потешаясь надо мной , — как я говорила, он, возможно, отпустил. Я ему не верю, но и возле наших пещер сына я никогда не видела.

— Значит, Арженти, — кивнул Тео, показывая: теперь, по имеющемуся имени у драконоведов можно будет узнать судьбу этого “питомца”. — Сколько ему лет должно быть?

Анника вздохнула, мазнула взглядом по заинтересованному Грэйгу и вздохнула опять:

— Ну, да что ж, всё равно не утаишь этого! Надо рассказать всё по порядку.

Аккуратно подбирая слова, медленно, но не растрачивая время слушателей на незначимые детали, Анника поведала свою историю, которую, очевидно, Грэйг уже слышал, так как невозмутимо занялся печкой.

Около сорока лет назад, будучи юной скучающей девушкой и наслушавшись историй про коварство Либериса, она сделала то, что и некоторые другие её сверстники — сбежала из Алатерры, чтобы проникнуть в стан врага и попытаться напакостить Либерису. Напомнить ему о том, что справедливость — всего лишь вопрос времени, — и она обязательно настигнет поработителя драконов. Воспитатели в Алатерре всегда внушали своим подопечным о недопустимости насилия и изменения хода чужой истории. Анника и не собиралась совершать ничего запретного. С подругой они преодолели защитный купол через лаз (слабое место, где можно было вернуться назад). Добрались до Аалама и немного похулиганили.

Но ликторам удалось схватить Аннику, на живца, что называется. Позже выяснилось, что подруга сумела спастись и, возможно, передала в Алатерре, что на Аннику надели браслеты.

А затем, после первых пыток, во время которых неопытная девушка сдалась сразу и назвала своё имя, понадеявшись, что юный палач Моркал отпустит, к Аннике пришёл сам Либерис. Король этого мира заинтересовался Анникой, он выглядел добрым и ласковым, сослался на то, что ему всего лишь нужна её кровь, насыщенная магией долголетия, и как только возьмёт своё, то очаровательную пленницу доставят к куполу. Разумеется, за один приём он не мог выпить крови столько, сколько требовалось — Аннике нужно было потерпеть всего “пару месяцев”. Её кормили хорошо, приносили книги, чтобы она не заскучала. Приходил лекарь, собирал аккуратно кровь из вены и справлялся о её здоровье, приносил нужные травы и порошки.

Либерис, казавшийся ей сверстником отца, сумел расположить к себе, он, вероятно, обладал какой-то своей, особенной магией очарования, потому что в его присутствии Анника чувствовала себя спокойно и даже прониклась симпатией. Пока однажды...

На этом месте она кашлянула, сглотнула ком и быстро произнесла:

— Не сейчас, как-нибудь потом... Слушай дальше, мой мальчик.

... Через полтора года Либерис сказал, будто человеческая кровь Анники испортилась, и ему нужна последняя “порция” — кровь алатуса в обороте, когда тот насыщается магией от окружающих вещей и восстанавливается, очищается. Аннику привели из её комнатки-темницы в башню, откуда тысячу лет назад взлетали алатусы, чтобы парить над просторами, и предложили сменить личину. Затем отдать кровь, и после этого она будет свободна, сможет улететь к себе домой, если захочет.

Либерис был слишком ласков, и она снова поверила. Но крови слили слишком много, и она ослабела — тогда-то и надели снова цепи и оковы, но уже на тело драконицы, и вернуться в человеческий облик она не смогла. Придя в себя, она бесновалась в надежде оборвать цепь, ведь отсюда, с башни, была видна кромка гор на юге, за которыми находился её дом. Боль от обжигающих оков была сильной, и она несколько раз теряла сознание... А на следующий день, ослабевшая, позволила оседлать себя, чтобы спуститься вниз: ей говорили, будто, если она упадёт с башни, то непременно разобьётся. Так, понемногу, уступка за уступкой, согласие за согласием, она позволила себя привести к Драконьим Пещерам.

Вид покорных алатусов, с младенчества закованных в драконий образ, сломил её. И когда она уже не понимала, как дальше жить, снова появился Либерис и предложил сотрудничество, в обмен на призрачную свободу. Она ведь хотела всё узнать, когда сбежала из Алатерры, так вот — он предоставлял такой шанс.

К ней приставили специального человека, который отныне считался её хозяином — кормил, чистил чешую и давал насладиться полётом. Думала ли она о побеге? О да, но мало-помалу человеческий разум уступал звериному. Иногда, когда ночной Глаз Алатуса сиял слишком ярко, тогда она вспоминала, кто она на самом деле...

Как и тогда, когда поняла, что снова беременна, на этот раз от дракона, Ремуса, служившего на севере мира Алатуса. Этого самца, кажется, периодически кормили особой смесью — фруктами, разжигавшими желание. Он покрывал дракониц, делая их послушными его мужской воле...

Анника содрогнулась. Добавила, что до сих пор не может поверить в то, как легко она забыла о своей человеческой сути. Но тяжесть в животе всегда включала материнский инстинкт, который, как известно, выше всего — и животного в том числе.