— И рассказать, что княжич... что Святополк сговорился с хазарским воеводой Багатур-тарханом...

Горазд бросил быстрый взгляд в сторону скамьи, где сидел Храбр Турворович с Баженом и дюжина уцелевших воинов. Каждый из них подался вперед, чтобы лучше слышать, и, казалось, даже не дышал. На Желана Некрасовича даже смотреть больно было: до того жалким, побитым выглядел мальчишка.

— Потому и разорили хазары степное княжество, — договорил Сбыгнев, и гридница взорвалась громкими голосами и ропотом.

Ярослав не стал унимать дружинников, позволив всем излить свой гнев. Никто допрежь одно с другим не соединял. Хотя болтали про княжича Святополка всякое... И что с хазарами он спутался, тоже говорили. Но спутаться — одно дело. Другое же — сговориться и на своих напасть. Чужими руками, но тут уж все едино. На своих — да так люто. Хазарам на разорение, на поругание отдать... Ведь не мог не знать Святополк, что сотворят степняки с теремом да князем Некрасом Володимировичем. Обо всем он ведал, но не дрогнуло сердце, не отвалился язык, скрепивший союз.

Пока кмети шумели, Храбр Турворович подорвался с лавки и в пару шагов уже вознамерился добраться до Сбыгнева, когда Ярослав остановил его на середине, схватив за плечо.

— Нет, воевода, — среди всеобщего шума Горазд прочитал у князя по губам. — Сядь.

Невероятно долго смотрел Храбр Турворович в глаза ладожскому князю, не желая отводить первым взгляд. Но все же отступил, пересилив себя, и подорвавшийся следом за отцом Бажен подошел к нему, стал рядом. Вдвоем они вернулись на лавку. Сын все говорил ему что-то, настойчиво и быстро, а воевода слепым взглядом смотрел перед собой, и мысли одна тяжелее другой мельтешили у него в голове. А молодой князь Желан, казалось, и вовсе к нему подступиться страшился.

— Я не ведал про степное княжество, — когда дружинники выдохлись, и толки стихли, Сбыгнев заговорил вновь. — Как узнал — ушел прочь из дружины. Больше я княжичу не десятник.

Он смотрел теперь только на Ярослава и говорил только с ним, словно остались они в горнице вдвоем.

— А что мой брат против меня замышляет — ведал? — князь впился в него требовательным взглядом.

Он не повышал голоса, но глаза у него были совершенно жуткие: мертвые, черные. И бледной, толстой нитью выделялся старый шрам на правой щеке.

Горазд затаил дыхание.

— Ведал, князь, — все же чуть сгорбившись, отозвался Сбыгнев. — Ведал, — повторил он громко и четко, чтобы каждый в гриднице услышал.

Пуще прежнего загомонили дружинники. Нынче же их злость захватила и Горазда. Уж таких слов к своему князю стерпеть не мог никто. Ох, был бы нынче в гриднице воевода Крут... живым святополковский десятник не ушел бы.

— Что темнить, Мстиславич, сам все ведаешь, — Сбыгнев, похоже, собрался шагать в пропасть до конца, уж коли начал. — Не был я с твоим отцом согласен, когда он тебе велел в верности поклясться.

Ярослав сжал челюсть и вскинул руку вверх, успокаивая вновь зашумевшую дружину.

— Говори дальше, — выплюнул он сквозь зубы.

Сбыгнев провел пятерней по спутанным на затылке волосам.

— Пошел к твоему брату... Мыслил, он князь наш по крови. Ему должен отцовский престол отойти.

— Тихо! — рявкнул Ярослав, обернувшись к гридням да кметям. Его взгляд пылал.

— Поддержал его, когда он дружину из Белоозера увел... и потом, когда вести дошли, что ты с женой погубили старую княгиню...

Горазд взвился на ноги прежде, чем успел подумать. Ярость распирала его изнутри, ища выхода, и он стиснул кулаки. Лутобор потянул его за запястье, усаживая обратно на лавку. Впрочем, гридень и сам не отводил от Сбыгнева ненавидящего взгляда. Весь его вид кричал: позволь же нам, батька, потолковать с десятником самим... без тебя...

Сбыгнев вздохнул. Видать, несладко ему было стоять перед дружиной да такие вещи про их князя говорить. Не мог не чувствовать обращенной к нему ненависти — горячей, как кровь молодых парней, и такой же неистовой.

— Кругом я ошибся, князь. Святополк погубит княжество, коли займет престол. Прав был твой старый отец. А я — старый дурак. Руби мне голову, князь. Твоя воля, — и Сбыгнев медленно, тяжело опустился перед Ярославом на одно колено и склонил голову.

— Как я могу тебе верить? — глухо спросил тот. — Ты предал двух князей, моего отца и брата. Почем мне знать, что не предашь и третьего?..

Сбыгнев молчал. Что ему было ответить? Такое обычно искупалось кровью. И, коли пришел он сам к ладожскому князю, стало быть, готов?..