К сожалению.

Я хотела отдёрнуть себя от мыслей, но лишь ещё больше упала в их ядовитый танец, когда увидела оголённое тело Инграма. Тот снял с себя окровавленную толстовку, явив подтянутую фигуру с хорошо видимыми кубиками пресса. Множество шрамов пересекали его атлетические рельефы тела, и я засомневалась о его рассказе про дикобраза. Как лакомый кусочек отравленного пирога — Инграм выглядел столь соблазнительно, сколь и отталкивающе: противоречивые эмоции возникали быстро, болезненно и упивающе. Я видела так много оголённых торсов, но никогда не испытывала ничего подобного, как будто узрела само совершенство падшего ангела. Так и хотелось коснуться выпирающих ключиц и почувствовать холод чужой бледной кожи...

— При нашей первой встрече ты сказала, что я урод. Неужели так похорошел за прошедшее время? — парень заметил, как я не сводила с него взгляд.

— Из всех моих знакомых ты самый заносчивый, — как можно злее огрызнулась я.

— Привыкай.

— Что б ты в аду сгорел, — выругалась я на китайском с полной уверенностью, что Инграм меня не поймёт.

Но через секунду он выдал на моём родном языке следующее:

— Я там уже бывал, птенчик.

Брови взметнулись вверх — не каждый день встретишь в Англии кого-то, кто вполне уверенно говорил на китайском.

— Сумасшедший.

— От сумасшедшей слышу, — облизал пересохшие губы Инграм.

От его движения потяжелело внизу, и я выронила футболку.

— Тебя выдаёт акцент.

— Точно так же, как и тебя, птенчик, — проговорил парень на идеальном английском с толикой хриплоты в голосе.

— Почему ты меня постоянно так называешь? — я тоже перешла на другой язык.

Инграм подошёл ко мне вальяжной походкой, специально растягивая время перед ответом.

— Только жертва готова попасть в клетку к хищнику, — он встал вплотную ко мне и уверенно провёл кончиками пальцев по моей щеке. — Такие вот маленькие, глупые, наивные пташки, как ты, Равенна Вэй.

По коже прошли мурашки — он впервые назвал меня по имени. И мне это дико понравилось: вкрадчивый голос был полон власти и желания, пробирал до костей и заставлял подчиняться. Я неотрывно смотрела в его чёрные глаза и отчётливо видела своё отражение, но никак не эмоции парня, не его душу.

Была ли она у него?..

— Такими легко управлять, — Инграм наклонился, остановившись в паре миллиметров от моей шеи и вздохнул запах черничного шампуня, — такие жадно ловят каждое слово, каждый взгляд, но натыкаются лишь на равнодушие, — невесомо коснувшись рукой, он убрал мои волосы назад. — Они думают, что контролируют себя и ситуацию, но на самом деле они — ничтожество под моими ногами.

Лёгким движением пальцев он снял с меня халат, кинув его на пол. Только через мгновение до моего затуманенного разума дошло, что я стояла перед ним совершенно голая, и тут же покраснела. Впервые я не знала, как на это реагировать, что делать дальше, ведь не я управляла сложившемся положением — я даже себя не контролировала. Странное ощущение покорности сковало смиренными путами грудную клетку, нечто чужое залезло то ли под кожу, то ли сразу в сердце. Что это за чувства? Что со мной? Почему я так реагировала? И невероятно сильно хотела, несмотря на неприязнь...

— Ты игрушка для меня, птенчик. Никто.

Инграм грубо схватил меня за ягодицы и уложил на кровать, а сам упёрся на локти. Он жадно впился в меня губами: поцелуй был рваным и деспотичным, но таким умелым, точно мы целовались друг с другом не в первый раз, а не одно столетие подряд. Удовольствие жарким пламенем разогнало кровь, спина чуть выгнулась от нетерпения, пальцы сжали ткань одеяла. Тихо застонав, я углубила поцелуй, пока Инграм шарил рукой по всему моему телу. От каждого ненасытного прикосновения парня кожа горела словно от раскалённой качерги, хотя его ладони оставались всё такими же холодными, как лёд. Эмоции взорвались во мне диким фонтаном лавы, когда Инграм начал проводить томную дорожку поцелуев до груди. Я даже забыла о своём чёрном отпечатке, но Инграм обошёл его стороной и с особой страстью облизал сосок.

Я уже ещё больше выгнулась, но тут почувствовала резкую боль.

Инграм очень сильно прикусил сосок. Я вцепилась в его белые волосы, желая отстранить от своей груди, и он неохотно отцепился от неё. Но тут же с новой остервенелостью начал оставлять засосы на моей коже, постепенно приближаясь обратно к лицу. Тревожность смешалась с блаженством: слишком давно меня с таким жаром не целовали. Но то, что это делал Инграм, рушило всю идиллию — подняв голову и встретившись со мной взглядом, он победно усмехнулся и вновь впился в мои губы, как вампр, слишком давно не пивший кровь.

Инграм Касс — божество на грани сознания. Три секунды на вздох и вечность, чтобы утонуть в его

чёрных мерцающих глазах. Так и хотелось закутать его хрипловатый голос глубоко в душу и бесконечно долго сжимать, пока все жизненные соки вместе с последним стоном не перейдут к нему в тело.

Инграм Касс — смерть в обличье похоти, всевластный мерзавец, самолюбимвое воплощение греха. Невозможно не обожать этот яд, принимаемый по собственному желанию. Хочется вколоть, втянуть, впитать в себя полностью, сожрать с потрохами белоснежную гладкую кожу, зацеловать мягкость лукавых губ.