–  Альберт Иванович, - дрожащим голосом проговорила мама.
– Так дальше продолжаться не может… Козлов срывает урок за уроком. Он так грубит, Альберт Иванович! Это какой-то кошмар…

–  Хорошо, что вы зашли, Алла Сергеевна. Я все равно собирался посылать за вами.

–  Надо что-то делать, Альберт Иванович. Я умоляю вас…

–  Тут сигнал поступил, Алла Сергеевна, - директор даже не предложил маме сесть.
– Ваша дочь, оказывается, выходит замуж за иностранца и собирается покинуть родину? И это нас наводит на грустные размышления. Можем ли мы доверять вам обучение наших советских детей, если вы даже свою дочь не смогли воспитать в духе преданности государству, которое вскормило и вспоило ее.

–  Боже мой!..
– растерялась мама.
– Но она же полюбила! И она не собирается менять подданство… Она была, есть и останется советским человеком!

–  Не знаю, не знаю.

–  Но сейчас уже не то время, Альберт Иванович!..

–  Для нас с вами, для людей, которым поручено формирование личности ребенка, Алла Сергеевна, время должно быть всегда одним и тем же, - и в эту секунду в коридоре раздался звонок.

–  Какой ужас… - сказала мама.

А я теперь на дежурстве учу шведский язык. Конечно, ночами и когда на отделении никаких ЧП. Кое-какие книжки достала, словари. Обложусь ими на посту - учу слова, выписываю в отдельную тетрадочку, шепотом повторяю, немножко перевожу.

Рядом со мной Лялька. Готовится к вступительным экзаменам. Неподалеку на топчане кимарит Сергеевна.

Лялька зевает и захлопывает учебник:

–  Ни черта не соображаю!..

–  Учи, дуреха!
– говорю я.
– Если и в этом году завалишь… Учи. Я же учу.

–  Если бы у меня была твоя цель… - потягивается Лялька.

–  Не дури.

Слышим, в ординаторской телефон затрезвонил. Выходит оттуда наш дежурный доктор, Клавдия Михайловна, и машет мне рукой. Я к ней.

–  Мама звонит, - говорит она.

Я испугалась - половина второго ночи! Влетела в ординаторскую, схватила трубку:

–  Что с тобой, ма?

–  Танечка… Прости, что я тебя беспокою. Звонил из Стокгольма Эдик и сказал, что прилетает завтра вечерним рейсом. Он купил индивидуальный тур на десять дней и теперь вполне успевает к регистрации.

–  Черт подери, как я напугалась! Прилетает, и хрен с ним! С тобой все в порядке?

–  Да, - сказала мама и заплакала.

–  Мамуленька, что с тобой? Хочешь, я сейчас приеду?

–  Нет, нет, просто я немножко устала. И хотела услышать твой голос…

–  Что происходит, ма?

–  Да, ничего… На работе какая-то ерунда. Этот Козлов меня совершенно измучил. Я тебе уже жаловалась. Хамит, издевается… Чудовищный мальчик. Очень приличные родители, а ребенок - исчадье ада. Я уже не дождусь окончания учебного года…

–  Ну, не расстраивайся, мамуленька. Осталась-то неделька. Успокойся, родная. Накапай себе корвалольчика сорок капель и прими таблетку реланиума. А завтра поедем встречать Эдика. Ладно?

Вышла я утречком из сберкассы, раскрыла новенькую сберкнижку и проверила: номер такой-то, счет такой-то, «Зайцева Алла Сергеевна», «приход - 5000 рублей», подпись закорючкой…

Спрятала сберкнижку и почапала к маминой школе.

–  Ну-ка, пойди сюда, Козел, - сказала я ему, когда нашла всю эту компанию за школой.

Они в открытую курили и разговаривали между собой сдавленными, искусственно-хриплыми приблатненными голосами.

–  Кому Козел, а кому Юрий Петрович, - сказал он и оглядел меня, сукин сын, как взрослый мужик. Мне даже нехорошо стало.

Я хотела с ним только поговорить. Я подумала, что по возрасту он все- таки ближе ко мне, чем к моей матери, и поэтому разговор у нас может получиться почти на равных. Я думала, что я скажу, и он поймет.

–  Ладно, Юрий Петрович. Поговорить надо.

–  Четвертачок, - ухмыльнулся Козел, а вся его компания заржала.

Сколько раз я это слышала! Именно с такой интонацией. «Четвертачок», «чирик», «стольник», «полтинничек»… От ресторанных халдеев, подсаживающих нас к иностранцу, от гостиничных коридорных, от «траллеров» - таксишников, постоянно работающих с проститутками. Да мало ли от какой еще сволочи! И я платила. Я вынуждена была им платить. Но сейчас… Когда этот четырнадцатилетний подонок точно повторил привычную мне интонацию!..

–  Годится, - спокойно сказала я и достала двадцать пять рублей.
– Иди сюда.

Он, конечно, острил, назначая цену разговору. Он не ожидал, что я вот так, запросто, выну четвертной. И подошел ко мне этакой блатнячковой спецпоходочкой.

Я ласково положила ему руку на плечо, смачно плюнула на двадцатипятирублевку и с размаху влепила ее ему в лоб.

Он отлетел, ударился спиной о стену и упал на груду кирпича.

–  Стоять!!!
– рявкнула я его компании.
– Только шевельнись кто-нибудь!