Пред аркой дома стояла иномарка. Причём, не автохлам, который уже начал проникать в город, а совершенно новенький «Вольво». Я открыл дверь квартиры и сразу понял, что к Вере прикатила её московская тётушка. Достаточно было сопоставить иномарку перед домом, кожаное пальто на вешалке и итальянские сапоги на обувной полке. Из кухни тянулся шлейф дорогого парфюма, который не мог перебить даже запах приготовляемой жаренной картошки. Я остановился на пороге кухни. Вера представила нас друг другу. Тётка холодно кивнула.

Тётя Света выглядела на свои сорок лет, хотя сразу бросалось в глаза, что она не жалеет средств и времени, чтобы соответствовать молодёжным стандартам красоты. Одета она была во всё «фирменное», как тогда говорили. На мой взгляд, немного полновата. Но моё мнение навряд ли было интересно тёте Свете. Она настойчиво старалась не замечать моё присутствие. Она всячески старалась показать мне, что пятно на обоях ей гораздо интереснее, чем моя персона. Я, не привлекая к себе внимания, ушёл в комнату дочитывать книгу. Книги занимали всё пространство Вериной квартиры, с пола до потолка. В армии я истосковался по хорошим книгам и теперь навёрстывал упущенное.

Почитать мне не дали. Вера и тётя Света начали накрывать стол в комнате. Я заметил, что в присутствии Веры, тётка смотрела на меня вполне миролюбиво, но стоило мне остаться с ней один на один, тётка смотрела на меня брезгливо. Как на помойного кота, которого она вдруг обнаружила на пороге своего дома. И она стояла перед выбором: дать пинка в направлении помойки или угостить куском заветренной колбасы.

За столом говорила, в основном, тётя Света. Она много хорошего сказала о матери Веры. В бокалах у нас было вино, которое привезла тётка. Я, можно сказать, с юных лет начал знакомиться со всем разнообразием вин, которые можно было найти на просторах одной шестой части суши, но к тёткину вину я оказался не готов. Вино тёти Светы вызвало во мне немое восхищение. Я начал украдкой изучать бутылку, в надежде отыскать такое вино в будущем. Тётка заметила и мой восторг, и мой интерес к вину:

— Вино из Италии. Его делает один аристократ по древнему семейному рецепту. Всё хранится в жутком секрете. Такое вино и в самой Италии не найдёшь.

Тётя Света выпила только один бокал, сказав, что ей скоро уезжать. Вера не пила. И всё вино доставалось мне. Я сразу же простил тётке все её презрительные гримасы в мою сторону. За то прекрасное вино, рецепт которого, к тому же, скрывался от всего мира, я был готов простить многое.

Мы посидели меньше часа, и тётка начала собираться. Вера просила тётю Свету остаться, но тётка отговорилась тем, что в Москве её ждут неотложные дела. Она обняла Веру:

— Ну, что я старая буду вам мешать? Пусть лучше твой молодой человек пойдёт мне машину прогреет. Справишься? — она повернулась ко мне и бросила ключи.

Я справился. В салон пошло тепло. Я сидел и дивился качеству зарубежного автомобилестроения. Наконец, в арке показалась тётя Света. Я вылез из машины и направился к дому, даже не претендуя на тёткино внимание. Но она на ходу жестом остановила меня и развернула к машине. Она открыла мне дверь, приглашая меня в салон на пассажирское место. Я был уверен, что сейчас услышу кучу гадостей о себе. Недаром же она с таким отвращением старалась меня не замечать всё время. Мне было смешно: что такого она могла знать обо мне, чтобы так меня рассматривать. Мы вместе закурили. Тётя Света, к моему удивлению, начала разговор спокойным и бесстрастным голосом:

— Ну, что, Саша, не успела я тебя изучить — времени не было. На размазню ты вроде не похож, и то ладно. Мне ведь всё равно, что у вас там с Верой: любовь или просто так — гормоны гуляют. Уясни себе одно: девочка она золотая, и из этого болота я её вытяну. Пусть учёбу закончит, и я всё решу.

Я плохо понимал, что за человек эта московская тётушка и что она хочет. Я сидел молча, курил и ждал конкретики.

— Ну, вот чего они добились? Чего достигли? С чем оставили свою дочь? Да ни с чем. Правду можно искать, но лет до семнадцати. Никто не может поменять эту жизнь. Надо приспосабливаться. Тем более, если у тебя есть талант и возможности. Я считаю, жизнь удалась, только если твой ребёнок счастлив и у него всё есть. Разве не так?

Я всё время, что говорила тётка, вздыхал, с разнообразной степенью тяжести, вскидывал брови, поджимал губы и качал головой. Конечно, у тётки сложилось впечатление, что я так реагирую на её рассуждения вслух, но я, на самом деле, не понимал, что её так завело.

— Вы о родителях?

— О ком же ещё? А что ты вообще о них знаешь?

— Вообще? Много хорошего от людей.

— От кого? — презрительно ухмыльнулась тётя Света. — От этих юродивых? Устроили здесь Парижскую коммуну. А ты сам-то не из них?

Я небрежно засмеялся, чтобы дать понять тётке, что я точно не из «них». Хотя и был не в курсе, что она имеет в виду. Я понял, что в разговоре с тёткой необходимо отвечать расплывчато. Делать вид, что мне кое-что известно из того, что она говорит, и почаще соглашаться с её тезисами, чтобы расположить её к себе. В словах тёти Светы, я уловил главное: она хочет перетащить Веру к себе в Москву. Её желание затащить племянницу под свою опеку, было решением моего запланированного расставания с Верой. Ведь должно же это было случиться рано или поздно. А в этой ситуации получалось, что уже не я был инициатором нашего расставания, а её родная тётя. И тогда я спокойно смогу сказать: ну, так бывает в жизни.