С тётей Светой мы простились по-дружески. Я был чертовски доволен собой. Как здорово мне удалось провести разговор с тётей Светой. Я узнал все её планы, а своих намерений я ей не выдал. Мне было приятно, что закончили мы с ней разговор как единомышленники.

Я пошёл не в квартиру, а спустился в котельную. Во время поминок все двери были настежь; надо было восстановить температурный режим. И конечно, надо было обдумать тёткины предложения. В искренности тёти Светы я не сомневался. Она действительно любила свою племянницу и хотела ей помочь. Если бы я почувствовал подвох, наш разговор не состоялся бы. У тёти Светы был один железобетонный довод: в Москве жизнь у Веры сложится благополучнее, чем здесь. Я был бы эгоистом, если бы стал этому препятствовать. Эта мысль была мне особенно приятна. Оказывается, я могу думать об интересах другого человека, а не только о своих. Конечно, я себе так врал.

Почему я не мог просто оставить Веру, как спокойно оставлял многих до неё? Может показаться, что я сам выдумал эту проблему, но это не так. Была какая-то сила, которая всякий раз уводила меня от разрыва с ней. И почему, интересно, мне было так важно, чтобы наше расставание выглядело максимально естественным? В то время я не мог себе это объяснить. Причём, я знал точно, что если бы я сообщил Вере о том, что прерываю с ней отношения, всё прошло бы тихо. Я бы не увидел истерик, не услышал бы в свой адрес проклятия с пожеланиями мучительной смерти. Она не удерживала бы меня слезами или угрозами что-нибудь с собой сделать. Не стала бы воздействовать на меня через моих друзей. Мне можно было бы просто не приходить. Но с Верой я этого не мог.

Я поднялся в квартиру. Вера в кресле читала книгу. Она взглянула на меня:

— Что с тобой?

Вполне возможно, что мои думы о предстоящем расставании отразились на моём лице. У меня, в самом деле, было муторно на душе. От недавнего самодовольства и след простыл. Ещё несколько минут назад договор с тёткой казался мне пактом о гуманизме, а сейчас я уже так не думал. Но не мог же я ей всё рассказать.

— Обкурился чуток с твоей тётей. Соревновались с ней на скорость. Кстати, она выиграла.

— О чем вы с ней так долго говорили?

— Ну как о чём? О чём мне могла сказать твоя родная тётя. Стандартный набор предупреждений: обидишь Веру — голову оторву. Но мне такие угрозы не в новинку. Сегодня слышал много раз от твоих соседей. В общем, теперь, сама понимаешь, по лезвию хожу.

— Врушка ты!

— Как скажешь. Мне теперь с тобой спорить опасно. Голова у меня всего одна, а желающих её оторвать много.

— Ты просто мастер уходить от ответа. Но я и так знаю, что тебе говорила тётя Света.

— Подслушивала? Как некрасиво.

— Она тебе рассказывала про родителей, про нашу никудышную жизнь и про то, что меня надо переселить в Москву.

— Ты что, правда подслушивала? — я постарался задать этот вопрос как можно комичнее, чтобы не дать ей понять насколько она попала в цель.

— Нет, я выучила. Просто тётя Света всегда говорит одно и то же, когда к нам приезжает.

— Она на твоего отца, кажется, очень сердита.

— Да, не может понять, что он оставил карьеру и Москву.

— А ради чего он оставил карьеру и Москву, что даже такая неглупая женщина как тётя Света не может этого понять. Она же вашу семью чуть не в сектанты записала.

Вера улыбнулась; для неё запись тёткой её семьи в сектанты была не в новинку. Она посмотрела на меня, как бы решая, готов ли я сам понять то, что не смогла понять тётка.

— Это нужно было отцу для работы, — сказала Вера. — Мама сама из Владимира. Вот они сюда и приехали, чтобы им никто не мешал работать.

— А чем он таким занимался?

Вера задумалась, что ответить. Она вышла из комнаты и вернулась с папками бумаг. Она положила их на столик возле кресла.

— Если будет желание, можешь посмотреть, — улыбнулась Вера. — А я спать. Я сегодня буду спать в комнате родителей.

Вот это совпадение, подумал я. Только я начал обдумывать, как мне осторожнее подобраться к отцовским бумагам, а они сами в руки пришли. Посмотрим, что из этого может заинтересовать тётю Свету. Вспомнив тётку, я сразу вспомнил и о бутылке итальянского вина. Я спросил Веру:

— А ты, случайно, не допила тёти Светино вино? Его же нельзя оставлять. Боюсь прокиснет, начнёт выделять яд. Мы же не знаем всех его свойств. Не будем рисковать, давай я допью.

— Какое примитивное вымогательство, — непонятно улыбнулась Вера.

— Погоди, уж не думаешь ли ты, что я заурядный алкоголик?

— Нет, — ответила она, — очень незаурядный.

Вера принесла бутылку. Вина в ней оставалось меньше трети. Я настроился смаковать каждый глоток. Когда Вера ушла, я первым делом открыл бутылку. Я очень хотел угадать, что за травы использовал чёртов итальянский аристократ в приготовлении этого чудесного вина. Мне казалось, что некоторые оттенки мне знакомы и что-то я всё-таки сумею отгадать. Про отцовские бумаги, которые принесла Вера, я вспомнил только тогда, когда в бутылке не осталось ни капли. Вот, что значит они легко мне достались. Я слишком расслабился.