Ллайто, не желающие покидать свой замкнутый уютный мирок, изредка все-таки интересовались чужими традициями. Так что никто не осуждал любви бессменного хозяина «пристани» к разным редкостям, захватывающим историям и фактам, касающимся дальних уголков мира. Венкелас коллекционировал их, развлекая тем самым и себя, и своих посетителей. Диковинки, много лет копившиеся под потолком обеденного зала харчевни, превращали это место в нечто совершенно особенное. Первый этаж «Тихой пристани» выглядел в точности таким, каким сохранился в моей памяти: чистым, просторным, с четырьмя мощными каменными колоннами, расположенными ровным квадратом и частично заменяющими снесенные стены. С высоких потолков над столами свисали закрепленные в оплетке из тонкой металлической проволоки стеклянные вазы. В каждой на куске коры с сохранившейся под ней древесиной или на битых глиняных черепках, на крупной гальке, а то и вовсе на морской раковине, наполненной сфагнумом, радовала взгляды посетителей мелкими пурпурно-фиолетовыми цветочками тилландсия. У дальней стены, скрывая от любых посторонних взглядов лестницу на жилой этаж, в огромной кадке произрастала бессея. Ее гибкие ветви-плети устилали густым ковром мелких серебристо голубых листочков все вертикальные поверхности, до которых смогли дотянуться.

И сланцевые столбы, и стены, обшитые золотистой древесиной, покрывал узор замысловатой резьбы. Расцветали в камне невиданные, а может не существующие, диковинные цветы. Ползли по стенам стебли лозы с тоненькими листочками, продолжающими древесный рисунок. Парил в поднебесье гордый беркут, выглядывая петляющую между деревьями законную свою добычу — мелкую испуганную косулю. С затаенной радостью за удачливого соплеменника, я находил все больше доказательств того, что дела у него идут весьма-весьма неплохо. Разорение его «пристани» в ближайшее время точно не грозило.

Беседа моя продлилась с Венкеласом недолго, однако жрица — сильна, трохидова дочь! — за это время успела достаточно отдохнуть, подняться на ноги и почти незаметно для меня приблизиться к стойке. Открытое лицо ее, то ли смуглое по природе, то ли загорелое от постоянных странствий под пустынным солнцем далекой родины, совершенно преобразил насмешливый изгиб губ. Улыбка эта изменила не только благородные черты лица, но затронула и ехидно-озорные глаза, с окончанием воззвания к богине вернувшие свой природный изжелта-серый цвет.

Увидев халифатку вблизи, я с трудом сдержался, чтобы не ухватить ее за плечи и не встряхнуть хорошенько. Конечно, теперь случайная моя попутчица мало походила на изможденную бледную немочь, которую напоминала еще сутки назад, но черты ее лица с тех пор мало изменились.

В данный момент она совсем не казалась мне ребенком. Маску девичьей безобидности сменил сексуально-провокационный облик, но теперь я видел гораздо больше, и предельно ясно осознал, что и то и другое — не более чем игра. Талантливая игра прирожденной лицедейки, которую при определенном уровне прозорливости вполне возможно разгадать. С чем я и справился благодаря интуиции, буквально встающей на дыбы от опасности, скрытой в натренированном теле жрицы.

Благодаря врожденному дару, я видел ауру халифатки также четко, как и ее лицо. Благоволение богини отметило рисунок тока живы [36] в ее теле такой ослепительной яркостью, что я недоумевал, задаваясь вопросом: где вчера были мои глаза?

Впрочем, ответ на него я получил незамедлительно. Стоило лишь моргнуть, как опытная жрица, служительница культа звездной матери, преобразилась в молодую и наивную девочку-цветочек, развлекающую публику в трактирах и на площадях. Я знал, что это — обман, но, тем не менее, глаза видели лишь то, что бесстыдно открывала присутствующим эта опасная особа: обнаженные из-под присборенной ткани хрупкие плечики, украшенные браслетами тоненькие ручки-веточки и изящные щиколотки, серебряное ожерелье на лебединой шее, подвески которого жалобно пели колокольчиками в такт каждому шагу и повороту головы. А к ним в придачу, тайну спрятанных под платок волос, широкое струящееся полотно двуцветного тамлхефта, затейливый женский пояс из многоугольных звеньев на узких бедрах. Все эти акценты служили песчанице антуражем, ширмой, усиливающей врожденную способность ее народа отводить глаза самым недоверчивым. Оценив мой внимательный взгляд, старая знакомая едва заметно изменила положение тела, чуть подбоченилась, отчего линия правого бедра стала еще более крутой, а ниспадающие волны ткани обрисовали длинные ноги и остальные достоинства ее худощавого тела.

Я с трудом сдержал восхищенный вздох. Такую бы специалистку в разведку — цены бы ей не было. Халифатка, в чьей молодости я теперь не просто сомневался — откровенно разуверился, мастерски владела собственным телом. Выглядело это потрясающе! Всего одно движение, и результат для мужской психики сногсшибательный… Да и самоуверенное поведение этой особы подсказывало, что в ее арсенале для собственной защиты есть кое-что опаснее и действеннее жреческих штучек. Один лишь видимый мне катаур [37] в опытных руках дорого стоил. Светло-серебристый, с простым черненым узором из пересекающихся ромбов, треугольников и линий, пояс, в отличие от прочих украшений жрицы, вряд ли имел великую ценность. Тем не менее, я догадывался, что при острой необходимости эта вещица быстро превращалась в опасное оружие. Ведь на самом деле тамлхефт не нуждался ни в поясах, ни в фибулах, ни в брошах. Весь секрет этого наряда заключался в паре скрытых внутренних завязок. Серебряные же звенья катаура по желанию владелицы, вероятнее всего, распадались на метательные стрелки разной формы и степени заточки, а то и вовсе могли становиться подобием бумеранга с режущей кромкой. В сложенном виде этот предмет гардероба не вызывал никаких подозрений — пояс как пояс! — плотно сидел на бедрах, не мешал, не требовал специальных ножен. Идеальное для женщин оружие скрытого ношения.

— Дождя тебе в ладони, странник… — почти пропела женщина, однако тут же повернулась к стойке и глубоко поклонилась Венкеласу. Всем желающим обратить на нас внимание сразу стало ясно, что ко мне она обратилась из вежливости, не испытывая никакого интереса, напрочь забыв о моем существовании сразу, как только отвела взгляд. Такое отношение немало бы меня уязвило, если бы не являлось частью игры, своеобразным ребусом, который мне не терпелось разгадать, тем более, что с владельцем корчмы жрица говорила гораздо уважительнее и мягче. — Пусть да прольется звездная благодать над твоей головой, многоликий. Найдется ли на эту ночь в стенах твоего дома место для меня и моего гриота [38] ?

— Я всегда рад твоему присутствию под крышей моего дома, алмея [39] ! Озаришь ли ты скромное это жилище своим сиятельным ликом сегодня вечером? На ужин моим гостям подадут ягненка в томатном соусе с ароматными травами, лимоном и чесноком, а на десерт — запеченные стручки сладкой росянки.

— Боюсь, что нет, милостивый хозяин благословенного богиней очага. Еще прошлым вечером меня пригласили к вашему уважаемому наибу, чтобы усладить своим танцем очи его байбише. Но я непременно воздам должное завтраку…