И, несмотря на это, я все же чувствовала себя «как в психушке». Вскоре всем принесли ужин, а мне нет. Меня не кормили. Мои сырники, которые я купила замороженными и старательно прожарила, остались где-то в больничном коридоре, я и забыла о них, когда услышала о том, что у меня в желчном камень, что меня кладут в хирургию.

Единственный плюс из всего этого — приход молодого врача. Он подошел ко мне. В тот момент я была симпатичной, и мне показалось, что он немножечко флиртовал. Он прощупал мой живот и сказал, что там есть скопление газов и что газы нужно выпускать. Конечно, это вряд ли походило на флирт, просто эта фраза мне больше всего запомнилась, потому что сказал он это с громкостью, с которой обычный кассир в магазине говорит: «Недостаточно средств». Но моя соседка по палате, та, что бухгалтер, сразу заметила, что молодой врач так заботливо все прощупывал, и сказала мне об этом. А мне было не до того, я не могла успокоиться и смириться с тем, что мне придется провести эту ночь не дома.

Я пыталась объяснить врачу, что я ничем не болею, что меня зря здесь держат, ну разве только что газы, но он не мог ничем мне помочь. Он ушел, а я начала «смиряться» с возникшей ситуацией и строчить сообщение мужчине моей мечты о том, что я попала в больницу по странному стечению обстоятельств. Я не хотела выходить из строя, покидать дистанцию и с жадностью и опасением просматривала его сториз. Мне было интересно, как он поведет себя в этой ситуации, будет ли приглашать других девочек к себе. От этой мысли мне становилось невыносимо больно. Хуже была, пожалуй, мысль о том, что мой установившийся распорядок дня, заканчивавшийся изнурительной тренировкой для поддержания фигуры, был нарушен. Радовало, что ненадолго.

Реакция мужчины моей мечты была в какой-то мере благородной, он написал: «Может, тебе привезти что-нибудь в больницу?».

Но это сообщение показалось мне сформулированным таким образом, как будто это уже была для него обязанность приехать ко мне и привезти что-то. Я не хотела обременять его какими-то обязательствами, ведь прекрасно понимала характер возникших между нами «спальных» отношений, проще говоря, я не хотела быть обузой и создавать проблем, чтобы меня не бросили. Ну а еще не хотела, чтобы он видел меня ненакрашенной. И я написала ему: «Спасибо, не нужно. Никто никому ничего не должен».

Потом подвезли мою «еду», ко мне подъехала моя первая капельница и я надеялась, что последняя.

При разговоре с соседкой той, что была постарше, я поняла, что на выходных из больницы не выписывают никого, и в этот момент ко мне пришло осознание того, что я застряла в больнице не на один день. Как минимум, впереди меня ожидало еще два дня заточения.

Когда все уснули, я тихо отвернулась к окну и по моему лицу градом покатились слезы. Я уже представляла себе его в объятьях с кем-то другим.

Утро ворвалось ко мне в белом халате, который прокричал мою фамилию. Около 6–и утра к нам ворвалась медсестра с градусниками и измерила температуру. Спустя минут 30, у нас был утренний осмотр, на котором присутствовал другой врач, он был гораздо старше вечернего. И моя разговорчивая соседка-бухгалтер заметила, что он заботился обо мне как отец. Он прощупал мой живот, нащупал что-то в левой стороне, и настоятельно убеждал меня не покидать преждевременно больницу. В процессе разговора он случайно выронил: «Женщина — расходный материал». Я поняла, что у меня не так много времени, чтобы быть нерасходным материалом, и все это время я нахожусь здесь, в заточении. Они крадут мое время. Я почувствовала себя ущербной. Ведь даже бабушка, у которой я жила на квартире, не посещала больниц, поликлиник. Она была в больнице единственный раз, и то, когда позже пришла ко мне принести вещи.

С собой у меня не было ни крема для лица, ни сменного белья, ни зубной щетки. Эти вещи принесла мне именно она.

Второй день в больнице проходил в ожидании завтрака. Но в мою сторону опять целеустремленно направилась капельница. В то время, когда я лежала на кровати и питалась спасительными растворами, мои соседки завтракали. Я спросила, нет ли в списке лиц, которым положен завтрак, моей фамилии. К моему сильнейшему разочарованию, меня там не оказалось.

В обед в животе у меня порядочно урчало, меня не кормили, все капали. Я начинала сходить с ума. В то время в моей палате очнулась от операции еще одна соседка. Это была дама 35 лет, по характеру очень похожа на мою коллегу, которая ушла в декрет и место которой заняла я. Она была слишком лояльная к чужому мнению и добрая. Первое время она не вставала с постели. И мы просто говорили — просто втроем — я, соседка-бухгалтер, и она, в положении лежа. Под вечер, чтобы восстановить свои силы, я начинала качать пресс лежа на кровати, разводить ноги в стороны. Когда ко мне подошла медсестра с уколами, я запаниковала оттого, что на моей прекрасной пятой точке будут ужасающие синяки и что я не смогу в таком виде приехать в гости к нему. Я просила колоть уколы в вену, медсестра соглашалась. Соседка по палате, та, что бухгалтер, совсем меня не понимала, она говорила: «Ну кто будет смотреть на твою задницу?». Я отвечала: «Угу… Кому нужно, тот и будет».

Потом мы начали говорить о парнях, а у меня на эту тему уже целая диссертация жалобная была написана, я обвиняла парней в том, что они «маменькины сынки», бесхарактерные, слабые, тюфяки, что смотрят на то, чтобы и женщина работала, а иногда создают проблемы в семье, выпивают и изменяют, что лучше выходить замуж по расчету, поскольку там изначально видно сумму, за которую ты будешь страдать. Она спорила со мной до посинения и в эти моменты, казалось, ненавидела меня за неправильное, искаженное мышление. Она говорила: «По расчету… А знаешь ли ты, что это пока ты молодая, он будет с тобой, а потом найдет себе покрасивее, да помоложе? Так счастья не найдешь». Я отвечала: «Я это понимаю, но за это время можно отжать у него имущество, чтобы с голой жопой не остаться». Соседка по палате, которая только очнулась от своей операции, занимала нейтральную позицию — спала. Но потом, когда до нее дошли наши вопли, она начала потиху вставать, учиться сидеть, потом ходить, чтобы иметь возможность сбежать от нас в моменты перепалок.

Соседка-бухгалтер в разговоре потом как-то сказала мне: «Ты прости если кричу на тебя, я ж к тебе по-хорошему, как к дочке». Я тоже не видела в ней угрозу, она мне нравилась бойким характером. Потом она рассказывала второй соседке, которая часто уходила в нейтралитет, о том, как познакомилась со своим будущим мужем, как он подарил ей ее первые цветы… Глубоко внутри я завидовала ей, я понимала, что это прекрасно, прекрасно, когда есть чувства, когда дарят цветы не из чувства повинности. Я вспомнила, что только один раз за все наши встречи он говорил, что хотел подарить мне цветы, но так и не подарил. Я не требовала этого от него, потому что хотела, чтобы это желание появилось само.