Шрифт:
Она жалостливо шмыгнула носом, тряхнула короткой челкой, подумала немного и решила:
– Нет, лучше не умирать! Разгромить бы белых в этом бою, подошел бы ко мне Степа и сказал: "Молодец, Глафира! Полюбил я тебя за твою храбрость". Тут бы я ему и открылась...
Поглядела сбоку на Екатерину Петровну и спросила:
– Смешно вам, тетя Катя, да?
– Да нет...
– задумалась Екатерина Петровна.
– Я ведь почему улыбнулась? У нас с Иваном Емельяновичем почитай так и вышло. Вроде как у тебя задумано... В пятом году казаки демонстрацию разгоняли, а Ваня мой знамя нес. Мы тогда только познакомились, про любовь у нас и слова сказано не было. Я вижу, на него казак наезжает, уже нагайкой замахнулся. Словно кто подтолкнул меня, не помню, как перед ним очутилась. Ну, весь гостинец на себя и приняла...
Екатерина Петровна тронула пальцем чуть заметный шрам над бровью, покачала головой, удивляясь, видно, смелости той отчаянной девчонки, и Глаша засмотрелась на ее вдруг помолодевшее лицо.
– А дальше что?
– Дальше-то?
– Екатерина Петровна пожала плечами, словно не понимая, как это можно не знать, что будет дальше.
– Свадьбу сыграли. Песни попели, винца выпили, а через два дня я ему передачу в тюрьму понесла. Арестовали его за прокламации. Так и жили! На маевки вместе ходили, в пикетах дежурили, бастовали. Потом он опять по тюрьмам сидел, а я опять передачи носила.
– Вот бы мне так со Степой!
– мечтательно вздохнула Глаша.
Екатерина Петровна засмеялась, и опять помолодело ее лицо, хоть морщинки у глаз стали глубже и длинней.
– Зачем же так? Не для того большевики за правду страдали, чтобы у вас, молодых, такая жизнь была. Ну, Глаха!..
Она смешно повертела головой, сделала ладонь ковшичком, вытерла нос и губы сразу, потом согнутым пальцем уголки глаз, отдышалась и сказала:
– Надо же!.. До слез рассмешила!
– И ничего смешного!
– хотела обидеться Глаша, раздумала и тоже засмеялась. Потом прислушалась и сказала: - Идет кто-то...
– Ну и ноченька!
– вздохнула Екатерина Петровна, пошла было к дверям, но остановилась.
– Никак, Иван Емельянович?..
– По шагам угадали?
– недоверчиво спросила Глаша.
– А ты поживи с наше!
Екатерина Петровна открыла щербатый буфетик, поставила на стол тарелку, положила деревянную ложку, из-под подушки на кровати достала чугунок, приложила его к щеке, недовольно качнула головой и поглядела на печку. Сообразила, видно, что подогреть не успеет, и пристроила чугунок на столе, рядом с тарелкой.
Дверь открылась, и в комнату вошел Зайченко.
– Чего это вы полуночничаете?
– стянул он с себя вытертую бобриковую куртку.
– С окопов только...
– Екатерина Петровна обернулась к Глаше и предупреждающе подняла палец.
– До утра ты?
– Какой там...
– махнул рукой Зайченко и присел к столу.
– Заскочил на часок.
– Которую ночь дома не ночуешь...
– покачала головой Екатерина Петровна и сняла крышку с чугунка.
– Ешь.
– Пшено?
– взял ложку Иван Емельянович.
– А чего же еще?
– усмехнулась Екатерина Петровна.
Она стояла у стола, сложив руки на груди, смотрела на его обтянутые скулы, щетину на щеках, красные от бессонницы глаза. Собралась уже рассказать ему о случившемся, но вместо этого спросила:
– Дела-то как, Ваня?..
– Разные, мать, дела...
– отложил ложку Иван Емельянович, но из-за стола не встал, сидел, тяжело положив руки на столешницу.
– Может, поспишь?
– вздохнула Екатерина Петровна.
– Некогда...
– покачал головой Иван Емельянович, хотел встать, но остался сидеть, только расстегнул две верхние пуговицы на косоворотке.
– А у нас беда, - осторожно сказала Екатерина Петровна.
– Что такое?
– повернулся к ней Иван Емельянович.
Ответить Екатерина Петровна не успела, в коридоре послышались частые шаги, дверь широко распахнулась, и в комнату по-хозяйски ввалился Степан.
За ним вошел заметно приободрившийся Федор.
– Тетя Катя, мы на минутку...
– с порога выпалил Степан, увидел Зайченко и обрадовался.
– Дядя Ваня!.. А мы в Чека собрались... Вытянулся и отрапортовал: - Разрешите доложить! Мой напарник стукнул какую-то контру. При обыске обнаружено...
Степан не выдержал официального тона и, выгружая карманы, торопливо сказал:
– В общем, вот! Наган офицерский, документ на имя фельдшера какого-то... Липовый, наверно. Портсигар еще...
Зайченко повертел в руках наган и отложил его в сторону, полистал документы, раскрыл портсигар.
– Пустой был?
Степан помялся и заявил:
– Папиросы конфискованы рабоче-крестьянской властью.
– Сыпь на стол, - приказал Зайченко.
– Иван Емельянович!..
– заныл Степан.
– Курева же нет!..