Сегодня город казался Женьке особенно тревожным. Несколько раз его обгоняли грузовики, на бортах которых сидели люди с винтовками, а в кузове что-то тряслось и позвякивало. В одном Женька увидел наваленные кучей гранаты и пулемет, лежащий почему-то кверху колесами. Попадались ему и грузовики со штатскими, которых везли куда-то под охраной. Все это было непонятно и вызывало тревогу. И то, как сейчас мимо него прошли эти вооруженные рабочие, молча и торопливо, тоже было тревожным!

Женька сворачивал за угол, когда увидел идущую навстречу Лену. Она шла опустив голову, в руке у нее был зажат скомканный платок, которым она вытирала то глаза, то почему-то губы. Лена прошла бы мимо, если бы Женька не окликнул ее. Она остановилась, посмотрела на Женьку покрасневшими от слез глазами и отвернулась.

– Ты что?
– забеспокоился Женька.
– Плакала?

– С чего ты взял?
– пожала плечами Лена.

– Глаза красные, - сказал Женька.

– Ветер...
– Лена подняла воротник пальто.
– Ты куда?

– К Стрельцову. А ты?

– Домой.

– Что-нибудь случилось?
– робко спросил Женька.

– Ровным счетом ничего, - как-то слишком спокойно ответила Лена и двинулась дальше.

Женька догнал ее и пошел рядом, заглядывая ей в лицо, но Лена отворачивалась и еще выше подняла воротник, потом остановилась и сказала:

– Иди куда шел. Я дойду одна.

– Но почему?
– заволновался Женька.

– Иди, Женя, - твердо сказала Лена и пошла вперед.

Женька растерянно смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом, и медленно пошел к дому Стрельцова.

Ночное дежурство в домовой охране начиналось позже, и парадное было открыто, но в подъезде уже стоял табурет и лежала толстая доска, которая служила засовом.

Женька поднялся на третий этаж и взялся за медную шишечку колокольчика, когда увидел, что дверь полуоткрыта. Он удивился и вошел. В коридоре было темно, только в распахнутых настежь дверях кабинета красновато светилась дверца печки. Женька ощупью прошел туда и вгляделся в полумрак.

– Петр Никодимович!

– А?!. Что?
– Стрельцов вскочил с раскладушки, запутался в упавшем пледе, с трудом удержался на ногах и с испугом смотрел в темноту: - Кто?! Кто здесь?

– Это я, Петр Никодимович, - шагнул в комнату Женька.
– Горовский.

– А!..
– вытер пот со лба Стрельцов.
– Вы что, завели отмычку?

– Дверь была не закрыта.

– Не может быть!

Стрельцов уже в коридоре сообразил, что дверь не закрыла за собой Лена, потрогал щеку и поморщился от отвращения к самому себе. Задвинул тяжелые засовы, вернулся в кабинет, вывернул фитиль у лампы и, сев на раскладушку, потянулся к бутылке.

– Хотите коньяку?

– Я не пью, - присел на краешек дивана Женька.

– И совершенно напрасно!
– Стрельцов плеснул в фужер из бутылки, выпил и пожевал хлеба.
– Непьющий поэт - это несерьезно!

Женька вежливо улыбнулся и сказал:

– У них опять начал выходить журнал.

– У кого это "у них"?

– У комсомольцев...
– Женька вынул из-за обшлага шинели свернутый в трубку журнал.
– Вот... Бумага, правда, неважная... Но даже стихи есть!

– Да?
– поднял брови Стрельцов и пообещал: - У нас будет свой журнал, Женя. И на отличной бумаге! Какую вы предпочитаете? Меловую? Веленевую? С золотым обрезом? С серебряным?..

– Вы все шутите...
– вздохнул Женька.
– А ведь вам совсем не весело, я знаю.

– Какие еще великие истины вам открылись?
– вяло поинтересовался Стрельцов.

– Не надо, Петр Никодимович!
– вскочил Женька.
– Почему вы стараетесь не замечать того, что происходит? Нас становится все меньше и меньше... Нужно искать новые пути! И вы сумеете их найти... Я знаю, я верю... Вы бескорыстно преданы нашему делу. Ведь я не ошибся в вас? Почему вы не отвечаете, Петр Никодимович?

Стрельцов закрыл лицо ладонями и почувствовал, что пальцы его мокры от слез. "Слишком много выпил!" - уговаривал он себя, не желая признаваться, что этот мальчишка подслушал его недавние мысли. Его тронула эта детская преданность и наивная вера в его силы, которая превратится в такую же пылкую ненависть, узнай этот мальчик хоть сотую долю того, что с ним сейчас стало.

Стрельцов незаметно вытер глаза, подошел к роялю, взял из груды хрусталя рюмку и налил себе и Горовскому.

– У вас благородное сердце, Женя. Выпьем!

– Но, Петр Никодимович...
– пытался отказаться Горовский.

– Выпьем за юность и за новые пути!

Он поднял свой фужер и залпом выпил.

Женька хотел сделать то же самое, поперхнулся, закашлялся, с трудом отдышался и отставил недопитую рюмку.

– Не смущайтесь, Женечка! Все так начинали.

К Стрельцову вернулось хорошее настроение, и, забыв обо всем, сам вдруг поверив в то, о чем говорит, увлекаясь и жестикулируя, он зашагал по комнате:

– Мы создадим партию, Женя! Партию молодежи. Свободной, гордой и независимой! Самую сильную партию. К нам будут проситься комсомольцы, и мы их примем, но не всех. Не всех, Женя! Это будет партия избранных!