Хэтти отвернулась, продолжила путь.

– Возьми с них деньги, – снова пробормотала она.

– Она будет хорошо себя вести, – заверил Салли и добавил, обращаясь к Хэтти: – Не волнуйся, старушка. Мы возьмем деньги с каждого из них. Мы дважды возьмем с них деньги. Что скажешь?

– Возьмем, – согласилась Хэтти.

– Ну вот. – Салли усадил старуху в кабинку. – Только сиди прямо. Не горбись.

– Не горбись, – повторила Хэтти. – Возьми с них деньги.

Салли повязал фартук и присоединился к Касс за стойкой. Та по-прежнему сверлила мать взглядом – с неподдельной угрозой, казалось Салли. Вчера случилась неприятность. Монструозная старая касса, которая была едва ли не ровесницей Хэтти и стояла в закусочной с самого открытия, последние месяцы капризничала, денежный ящик часто не открывался. В конце концов ящик заело намертво, Касс позвонила поставщику ресторанного оборудования в Шуйлер-Спрингс и заказала новую кассу. Вчера во время затишья между завтраком и обедом ее установили.

Да вот беда, старая касса громко звенела и лязгала, эти звуки долгие годы были частью мира Хэтти, и тем значительнее, чем сильнее прогрессировала ее катаракта. Какофония старенького аппарата побеждала ее глухоту, доказывала Хэтти, что дело идет. Новая касса таких ободряющих звуков не издавала. Если встать рядом, то, быть может, и различишь еле слышный шорох, не громче шелеста крыльев насекомых, но конструкторы этой кассы явно считали тишину достоинством. Не слыша привычного звона и лязга, Хэтти всматривалась в тени и очертания посетителей, входящих и выходящих из закусочной, и, очевидно, пришла к заключению, что дочь раздает еду бесплатно, – эта мысль возмутила Хэтти. И когда посетители, отобедав, шли мимо кабинки Хэтти к двери, старуха вопила: “Возьми с них деньги! Возьми с них деньги!” Поначалу ее ярость казалась забавной, но морщинистое лицо искажала такая свирепая гримаса и злость настолько захватила Хэтти, что даже крупные мужчины обходили ее стороной, как бешеную мелкую собачонку на тонком поводке.

А злость ее не утихала. Мимо старухи сновали тени клиентов, дверь открывалась и закрывалась совсем рядом, но так, что не дотянуться, и Хэтти разражалась сперва угрозами, а потом и ругательствами. Посетители не обижались, когда их обзывали “выпердышами”, но вид одержимой старухи их все же нервировал, и, выйдя на улицу, они вздыхали с облегчением. Наконец Хэтти смекнула, что ни угрозы, ни оскорбления не действуют, что посетители как уходили, не заплатив, так и уходят, и однажды швырнула солонку, та улетела к стойке, угодила Отису Уилсону под правое ухо, и он обернулся.

– Рождество, – процедила Касс, зловеще понизив голос. Обычно Салли не обращал на такие вещи внимания, но сейчас он заметил, что с самого утра Касс выглядит очень усталой и тоже совсем старухой.

– Она нормальная, – заверил Салли, надеясь успокоить Касс, на деле же добился прямо противоположного. – Вот увидишь, она утихнет.

Оба уставились на Хэтти. Та решительно поджимала губы, и как-то не верилось, что она изменит мнение о чем бы то ни было. Или с чем-то согласится.

– После Рождества она точно станет нормальной, – ответила Касс.

Утром Салли, входя в закусочную, заметил объявление на двери: “«У Хэтти» будет закрыта с Рождества и до Нового года” – по правде говоря, впервые за всю свою историю. Закусочную часто закрывали по большим праздникам, но на памяти Салли не бывало такого, чтобы она не работала целую неделю, с Рождества до Нового года. Торопливый почерк, каким было написано объявление, вкупе с тем фактом, что Касс словом не обмолвилась Салли о намерении закрыть закусочную, навело его на мысль, что она решила это сегодня ночью. Судя по набрякшим мешкам под глазами, Касс поднялась очень рано.

– Она на это ни за что не согласится.

Салли кивнул на объявление и увидел, что за дверью закусочной в сером утреннем свете переминается с ноги на ногу Руб, спрятав руки поглубже в карманы куртки, и явно надеется, что его увидят изнутри, где тепло и светло. Росточка его хватало лишь на то, чтобы заглянуть в зал поверх объявления; Салли заметил, что Руб обрадовался, что на него обратили внимание, хотя лицо его омрачилось, когда он понял, что проку от этого нет. Руб взглянул на запястье, точно проверяя, через сколько минут откроется закусочная. А поскольку часов он никогда не носил, то и на запястье его не нашлось ничего, что хоть как-то помогло бы ему узнать время. Интересно, у кого он перенял этот жест, подумал Салли.

– У нее в этом деле нет права голоса, – ответила Касс, Руба она не видела. В тоне ее слышался вызов. И Салли мог возразить ей, если бы осмелился.

– Окей, – согласился Салли, возразить он все-таки не осмелился. – Я всего лишь имел в виду, что ей это не понравится, вот и все.

– Нет, – произнесла Касс, – ты не только это имел в виду. Ты имел в виду, что у меня не получится ее убедить, не стоит и пытаться. Ты имел в виду, что проще было бы, как обычно, уступить ей, поскольку в конце концов она все равно настоит на своем. Вот что ты имел в виду, когда сказал, что она на это не согласится.

Да, это была правда. Он действительно имел в виду это.

– Ничего такого я не имел в виду, – отперся Салли.

– Вчера была последняя капля. – Касс взяла с сушилки ножи, указала ими на Салли. – С меня хватит. Надо отдать ее в соответствующее заведение. Пусть измывается над теми, кому за это платят. – Касс швырнула ножи в пластмассовый лоток за стойкой.

– Окей, – кивнул Салли. – Хорошо.

Теперь Касс злилась на него – видимо, подумала, что Салли усомнился в правильности ее решения или силе ее воли. Порой ему казалось, будто он обладает особым даром перенаправлять на себя злость практически любой женщины. Все они тут же забывали об изначальном объекте своего раздражения. Всякий раз, когда Рут злилась на Зака, Вера – на Ральфа, Тоби Робак (и прочие женщины Карла) – на Карла, все они охотно срывали злость на Салли, если он подворачивался под руку, точно Салли в концентрированной форме воплощал некую мужскую суть, каковую они считали причиной недовольства своими мужчинами. И Салли попытался отвлечь Касс, пока та не разошлась вовсю.