Чангэ подметил, что демоница всегда появляется из тёмных уголков хижины, и решил заманить её в ловушку.

Прежде всего, он начертил на полу магическую формацию. Раз не действуют священные сутры мира смертных, он попробует техники небожителей. Он не пожалел духовных сил на её создание.

Далее он произвёл в уме сложные вычисления и расставил в хижине светильники и духовные световые сферы так, чтобы не осталось ни одной тени, кроме той, что падала от поставленного в самый центр магической формации деревянного колышка размером с ноготь.

Если демоница попадётся в эту ловушку, то не сможет из неё выйти, а он прицепит ей на лицо заготовленный заранее талисман подавления злой воли и тем самым очистит её и отправит куда следует. Чангэ не слишком ясно представлял, куда отправляются злые духи и демоны после развоплощения, но ведь куда-то они должны отправляться?

Подготовив ловушку, он сел и стал медитировать, поджидая незваную гостью.

Шу Э нравилось менять личины и бродить по миру смертных. Законами Великого Ничто бывать в других мирах не запрещалось, если пребывание в них не нарушало законов трёх миров. Шу Э всего лишь удовлетворяла собственное любопытство. У людей были вкусные лакомства и интересные изобретения, ей нравилось исследовать мир смертных и находить что-то новое.

Единственный промах, который она совершила, – это надела как-то личину птицы. Ей хотелось узнать, что такое полёт. А узнала она, что такое когти дикого кота. Смерть Шу Э не грозила: если порвать личину, она примет свою истинную теневую форму и ускользнёт в Великое Ничто. Но ей не хотелось терять с таким трудом созданную личину птицы: филигранная работа, она, подгоняя пёрышко к пёрышку, потратила на неё несколько сотен лет, если мерить время человеческими мерками.

А потом её спас проходящий мимо даос.

Шу Э была на службе у Вечного судии уже давно и помнила имя Чангэ. Юн Гуань рассказывал о династии Небесного императора, с которым был дружен, вернее, о его сыновьях, один из которых сменил отца на Небесном троне, а другой был изгнан в мир смертных. Расписал он их самыми чёрными красками.

Сама Шу Э небожителей не видела ни разу, но по рассказам Юн Гуаня знала, чем они промышляют: веселятся и развратничают круглыми сутками, манкируя своими прямыми обязанностями.

«Кого-то мне это напоминает», – невольно подумала Шу Э при этом, глядя на своего начальника, который хоть и не предавался разврату, но работу делал спустя рукава.

Чангэ, бывший небожитель, а теперь даос мира смертных, проходил мимо и спас её. С каким бы предубеждением Шу Э не относилась к небожителям, по правилам она должна была отблагодарить своего спасителя.

Она присматривалась к даосу несколько десятков смертных лет и сделала определённые выводы. Ей даже стало жаль Чангэ: его изгнали в мир смертных, лишив при этом и сил, и привычных удовольствий. Здесь Чангэ всего лишь нищий даос, ходит в обносках, ест всякую дрянь, у него нет денег, чтобы позволить себе купить какую-нибудь красотку и усладить плоть, привыкшую к небесным удовольствиям. Потому-то он, бедный, круглыми сутками стоит под холодной водой, медитируя, чтобы унять инстинкты.

И Шу Э подумала: «Почему бы не помочь ему в этом?»

Образ, вылепленный в сознании Шу Э её ошибочными выводами и подкреплённый рассказами Юн Гуаня, ничего общего с Чангэ не имел. Шу Э даже растерялась, когда её личина обольстительной красотки оказалась бесполезной. Даос на неё не реагировал. Вообще никак: сердцебиение его не участилось, плоть не отозвалась, хотя обольстительная красотка использовала такие женские уловки, от которых мужчины обычно голову теряли.

Кажется, Чангэ нисколько не радовала возможность развлечься, как он делал это в Небесном дворце. В скобках стоит заметить, что как раз не делал: небожителем он был довольно-таки благочестивым и больше интересовался книгами, чем пирушками и прелестницами-феями. Женщины у него были, но он никогда не задирал подол с первой встречной, предпочитая обстоятельные ухаживания и неспешное развитие отношений. Брат его, Тайцзы, относился к нему с пренебрежением из-за этого и нередко подсылал красоток, чтобы те ему докучали.

Отец подобрал для Чангэ невесту, дочь одного из небесных чиновников, но помолвку пришлось расторгнуть: брат смеха ради соблазнил её, надеясь, что Чангэ после этого пустится во все тяжкие. Девушка потом покончила с собой, не выдержав позора: прикладывавший нефритовый жезл направо и налево Тайцзы и не собирался на ней жениться. Отношения между братьями, и так далёкие от совершенства, после этого окончательно разладились.

Чангэ не любил об этом вспоминать. Незваная гостья разбередила старые раны, которые он полагал давно зажившими.

А Шу Э продолжала недоумевать и старалась вызвать у даоса хоть какие-то эмоции.

«Что ж он меня не прогонит тогда?» – гадала Шу Э.

Она могла бы спросить у Чангэ прямым текстом, почему тот остаётся равнодушен, но выдавать ей себя не хотелось: Шу Э могла контролировать личину, но голос оставался её собственным голосом, а он на голос обольстительной красотки нисколько не походил. Голос у неё был мягкий, журчавший ручьём, но это не был голос смертного: заговори она – и Чангэ сразу догадается, что обольстительная красотка не человек.